Лирика Владимира Соколова

Она души не приняла.
А я старался. Так старался,
Что и свои забыл дела,
И без иной души остался.
Я говорю о ней: была.

Нехорошо. Она живая.
Она по–прежнему светла.
Она живет, переживая,
Но — там, где я сгорел дотла,
С ней все на свете забывая.

Я говорю о ней: была.
Она души не приняла.
Но это — малые дела
Среди дерзаний и сказаний.

Живи, да будет лик твой тих
И чист, как той весною ранней,
Среди оставшишся в живых
Воспоминаний...
Поминаний.

Владимир Соколов
1971

Так близка эта тема в поэзии Владимира Соколова, что выделила ее

Тишина московских переулков, память, возвращение в детство, юность...


О, двориков московских синяя,
Таинственная глубина!
В изломах крыш, в их смутных линиях
Доверчивость и тишина.

Когда ж дверьми мальчишки хлопают,
Хохочут, торопясь к звонку,
И валенками глухо топают
По наметенному снежку,

Когда с бидонами молочницы
Грохочут от двора к двору
И пересчитывают трешницы, —
Где эта тайна поутру?

Но лишь сгустится сумрак ласковый,
Двор вновь живет, седым–седой, —
Карнизами, ветвями, красками,
Порогами, самим собой…

Владимир Соколов
1952

УЕХАЛА

Всё телефоны на углу на каждом.
Но что мне делать и кого винить —
Ни по какому номеру пока что
Никто не может нас соединить.

А я брожу по переулкам. Помнишь?
Там наше детство до сих пор живёт.
Оно ко мне торопится на помощь,
Свою весёлую подмогу шлёт.

И вот во тьму по облачному краю
Луна монетой катится... И я
Тебя у гулких далей вызываю,
У расстояний требую тебя.

Но мне в ответ сквозь чёрный мокрый воздух
Со станции да с пристаней реки —
Лишь краткие сигналы паровозов
Да пароходов долгие гудки.

Владимир Соколов

Мир детства. Заботы и лужи.
Ручьёв перекрученных прыть.
Я стал понимать его хуже
И лучше о нём говорить.

Но как я хочу разучиться
И в мире неведомом том,
Тайком от людей воплотиться
В какой-нибудь старенький дом!

И влажно глядеть в переулок,
Листвой заслонясь, как рукой,
В какой-нибудь там Ащеулов
Иль Подколокольный какой.

И знала б одна только осень,
Что это ведь я под числом,
А вовсе не дом номер восемь
Стоит, обречённый на слом...

Владимир Соколов

Хоть глазами памяти
Вновь тебя увижу,
Хоть во сне, непрошено,
Подойду поближе.

В переулке узеньком
Повстречаю снова.
Да опять, как некогда,
Не скажу ни слова.

Были беды школьные,
Детские печали.
Были танцы бальные
В физкультурном зале.

Были сборы, лагери,
И мечты, и шалость.
Много снега стаяло,
Много и осталось.

С первой парты девочка,
Как тебя забуду?!
Что бы ты ни делала,
Становилось чудом.

Станешь перед партою —
Не урок, а сказка,
Мне волшебной палочкой
Кажется указка.

Ты бежишь. И лестница
Отвечает пеньем,
Будто мчишь по клавишам,
А не по ступеням.

Я копил слова свои,
Собирал улыбки
И на русском письменном
Допускал ошибки.

Я молчял на чтении
В роковой печали,
И моих родителей
В школу вызывали.

Я решил забыть тебя,
Выносил решенье,
Полное великого
Самоотреченья.

Я его затверживал,
Взгляд косил на стены.
Только не выдерживал
С третьей перемены.

Помнишь детский утренник
Для четвертых классов?
Как на нем от ревности
Не было мне спасу.

Как сидела в сумраке
От меня налево
На последнем действии
«Снежной королевы»?

Как потом на улице:
Снег летит, робея,
Смелый от отчаяния,
Подхожу к тебе я.

Снег морозный сыплется,
Руки обжигает,
Но, коснувшись щек моих,
Моментально тает.

Искорками инея
Вспыхивают косы.
Очи удивляются,
Задают вопросы.

Только что отвечу им,
Как все расскажу я?
Снег сгребаю валенком,
Слов не нахожу я.

Ах, не смог бы, чувствую,
Сочинить ответ свой,
Если б не оставили
На второе детство.

Если б и заставили,
Объяснить не в силе.
Ничего подобного
Мы не проходили.

В переулке кажется
Под пургой взметенной
Шубка горностаевой,
А берет - короной.

И бежишь ты в прошлое,
Не простясь со мною.
Королева снежная,
Сердце ледяное…

Владимир Соколов

Если была у меня любовь,
То это ты, Москва.
Рифму старинную вновь и вновь
Мне говорят слова.

Если была у меня тоска,
То по одной тебе,
Время единственное – Москва,
Сердце, судьба в судьбе.

Если когда-нибудь я умру
Так, что меня сотрут
Вместе с фамилией, как муру,
Чьи-то стихи и труд.

Ты моим именем будешь, мы
Все уместимся в нём,
Все наши нежности и умы
С холодом и огнём.

Владимир Соколов
1977

Вот пройдусь я
По бульвару по Тверскому,
Холод трубки телефонной
Растоплю.

Треску в проводе
И голосу чужому
Имя той скажу,
Которую люблю.

Подойдет.
И, ни о чем не вспоминая,
Не жалея, не ревнуя, не виня,
Я спрошу ее: «Любимая, родная,
Хорошо тебе живется Без меня?»

Владимир Соколов

В том переулке, где я ждал тебя,
Смеялись дети у оград зелёных.
Кипели клёны, листьми рябя,
Рябило солнце пятнами на клёнах.

Вились пылинки в окнах по лучу...
Но ты о полдне этом не узнаешь.
Я рассказать о нём не захочу,
А ты услышать вряд ли пожелаешь.

В том переулке дети подросли,
Из школ пришли, и солнцу так же рады.
И звонкие их голоса вдали,
И свежая трава из-под ограды.

Владимир Соколов

Из переулка сразу в сон
Особняков, в роман старинный
И к тишине на именины,
Где каждый снами угощен.

Из переулка сразу в тишь
Еще торжественней и глубже,
Где тает лист, где блещут лужи,
Где каплет с порыжелых крыш...

Я никогда не забывал
О том, что ты меня любила,
Но все, что здесь когда-то было,
Все, что нам флюгер напевал,

Я иначе именовал,
Усталый, пыльный и вокзальный,
Когда ты с нежностью печальной
Приблизилась: ты опоздал.

Из переулка - сразу в путь.
Твой переулок слишком дорог,
В нем темных лип столетний шорох
Все так же просит: не забудь.

Мы жили здесь без гроз, без слез,
Средь ветхих стен - на слух, на ощупь.
Однажды вышли мы на площадь,
Нас ветер в стороны разнес.

Владимир Соколов
1956г

На влажные планки ограды
Упав, золотые шары
Снопом намокают, не рады
Началу осенней поры.

- Ты любишь ли эту погоду,
Когда моросит, моросит
И желтое око на воду
Фонарь из-за веток косит?

- Люблю. Что, как в юности бредим,
Что дождиком пахнет пальто.
Люблю. Но уедем, уедем
Туда, где не знает никто.

И долго еще у забора,
Где каплют секунды в ушат,
Обрывки того разговора,
Как листья, шуршат и шуршат

Владимир Соколов

ЯНВАРСКИЙ СЛОВАРЬ

ПрипорошИт, а не припорОшит,
ЗаворожИт, а не заворОжит.
Сяду-ка я на дерево-лошадь
И поскачу в настоящий словарь.

Сбросит она меня в раннюю тень,
Если хлестну удареньем не тем.
Запорошит меня, не запорошит
Русского леса словарь, как январь.

Не отнЯла, я скажу, а отнялА,
Не забрАла, я скажу, а забралА, -
Начала, вымолвлю, не начала, -
Сбросит меня, закусив удила.

Но воротится, а я прошепчу:
- Я ведь шучу с тобой и не шучу.
Не заноси надо мною копыта -
В сердце ударь, а оно не убито.

В сердце ударь (мой язык - государь),
Вечного русского леса словарь.
Ведь ударенья иного промашка
В слове как пуля, засевшая тяжко.

Не заноси надо мною копыта -
В сердце ударь - и оно не разбито!
Ведь зацветет под ударом ромашка,
Горькая рожь и медовая кашка.

Дерево-лошадь, неси меня вдаль,
Где кочевал незабывчивый Даль.
Лишь потому - что словам и деревьям
Надобно жить под своим удареньем,
А ударенье как прикосновенье -
Нежное, верное, не без смиренья...

Владимир Соколов

Хоть глазами памяти
Вновь тебя увижу.
Хоть во сне, непрошено,
Подойду поближе.

В переулке узеньком
Повстречаю снова.
Да опять, как некогда,
Не скажу ни слова.

Были беды школьные,
Детские печали.
Были танцы бальные
В физкультурном зале.

Были сборы, лагери,
И мечты, и шалость.
Много снегом стаяло,
Много и осталось.

С первой парты девочка,
Как тебя забуду?!
Что бы ты ни делала,
Становилось чудом.

Станешь перед картою —
Не урок, а сказка.
Мне волшебной палочкой
Кажется указка.

Ты бежишь. И лестница
Отвечает пеньем,
Будто мчишь по клавишам,
А не по ступеням.

Я копил слова свои,
Собирал улыбки
И на русском письменном
Допускал ошибки.

Я молчал на чтении
В роковой печали.
И моих родителей
В школу вызывали.

Я решил забыть тебя,
Выносил решенье,
Полное великого
Самоотреченья.

Я его затверживал,
Взгляд косил на стены.
Только не выдерживал
С третьей перемены.

Помнишь детский утренник
Для четвёртых классов?
Как на нём от ревности
Не было мне спасу.

Как сидела в сумраке
От меня налево
На последнем действии
“Снежной королевы”.

Как потом на улице:
Снег летит, робея,
Смелый от отчаянья,
Подхожу к тебе я.

Снег морозный сыплется,
Руки обжигает,
Но коснувшись щёк моих,
Моментально тает.

Искорками инея
Вспыхивают косы.
Очи удивляются,
Задают вопросы.

Только что отвечу им,
Как всё расскажу я?
Снег сгребаю валенком,
Слов не нахожу я.

Ах, не смог бы, чувствую,
Сочинить ответ свой,
Если б и оставили
На второе детство.

Если б и заставили,
Объяснить не в силе.
Ничего подобного
Мы не проходили.

В переулке кажется
Под пургой наметенной
Шубка горностаевой,
А берет — короной.

И бежишь ты в прошлое,
Не простясь со мною,
Королева снежная,
Сердце ледяное...

Владимир Соколов

Мне не может никто и не должен помочь,
Это ты понимаешь сама.
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Потому что - декабрь и зима.

Это скрип одиноких шагов в темноте.
Это снег потянулся на свет.
Это мысль о тебе на случайном листе
Оставляет нечаянный след.

А была у тебя очень белая прядь,
Потому что был холод не скуп.
Но она, потеплев, стала прежней опять
От моих прикоснувшихся губ.

Ты шагнула в квадратную бездну ворот.
Все слова унеслись за тобой.
И не смог обратиться я в тающий лед,
В серый сумрак и снег голубой.

Я забыл, что слова, те, что могут помочь,-
Наивысшая грань немоты.
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Это улицы, это не ты.

Это гром, но и тишь, это свет, но и мгла.
Это мука стиха моего.
Я хочу, чтобы ты в это время спала
И не знала о том ничего.

Владимир Соколов

Как перед тайным побегом
Из дому в дебри Москвы —
Чуть приглушенная снегом
Нота густой синевы.

Начата сильным ударом
Колокола (или нет?),
Длится над городом старым
И вызывает ответ...

В лужах пора отражаться,
В стеклах квадратов и дуг,
Слыша, как хлопья ложатся
На продолжительный звук.

Эта ограда не помнит
Всех, но как чадо ничье,
Даже не выйдя из комнат,
Я уже возле нее.

Владимир Соколов

Когда смеются за спиной,
Мне кажется, что надо мной.

Когда дурное говорят
О ком-то ясного яснее,
Потупив угнетенно взгляд,
Я чувствую, что покраснею.

А если тяжкий снег идет
И никому в метель не выйти,
Не прогуляться у ворот,
Мне хочется сказать: простите.

Но я хитрец. Я берегу
Сознание того, что рядом
На москворецком берегу
Есть дом ее с крутым фасадом.

Она, не потупляя взгляд,
Когда метель недвижно ляжет,
Придет ко мне и тихо скажет,
Что я ни в чем не виноват.

Владимир Соколов

М. Роговской

Ты плачешь в зимней темени,
Что годы жизнь уводят.
А мне не жалко времени,
Пускай оно уходит.

Оно так долго мучило
Своим непостоянством,
Что мне с ним жить наскучило,
Как дорожить тиранством.

Я так боялся сызмала
Остаться в жалком прахе.
Я делал все.
Но сызнова
Томился в том же страхе:

Бежит, бежит, не поймано,
Не повергаясь в трепет,
Что мне своей рукой оно
Лицо другое лепит.

Ты плачешь в поздней темени,
Что годы жизнь уводят?
А мне не жалко времени,
Пускай оно уходит.

Есть в нашей повседневности
Одно благое чувство,
Которое из ревности
Дарует нам искусство, —

Не поддаваться времени,
Его собою полнить
И даже в поздней темени
О том, что будет, помнить.

Не надо плакать, милая,
Ты наших поколений.
Стань домом, словом, силою
Больших преодолений.

Тогда и в зимней темени
Ты скажешь и под старость:
А мне не жалко времени,
Уйдет, а я останусь!

Владимир Соколов
1971

Мне зима залепила в стекло снежком,
Чтобы выглянул я скорей,
И за дерево спряталась. Снег пешком
Шёл до самых твоих дверей.

Подошёл я, колеблясь, застыл в окне,
Чтобы глянула хоть чуть-чуть.
Это клочья записки твоей ко мне.
Это я за углом топчусь.

Мне зима залепила в стекло снежком,
Чтобы выглянул я скорей,
И за дерево спряталась. Снег пешком
Шёл до самых твоих дверей.

Мне зима залепила в стекло снежком,
Чтобы выглянул я скорей,
Это ты позвала. Это я пешком
Шёл до самых твоих дверей.

Владимир Соколов

Пейзаж с дорогой

Интеллигентной милой недотрогой
Сидела б дома возле мамы строгой,
Задумав свой лесной пейзаж с дорогой.
Он целый год туманился во мне.
И в тишине. И в шуме. И во сне.

Я рассказал – мы тут как тут. С треногой.
Знай черный ворон каркает в лесу.
Не «никогда», а «навсегда» вопит он.
Поскольку плохо, видимо, воспитан.
Сосну заденет, мглой веков пропитан, -
Сосна роняет иглы и росу.

Огромный бор. Он нынче свеж и темен.
Поскольку ливень тоже был огромен,
Как ворон древен и как голубь чист.
А ты, мое любимое созданье,
Уже бежишь, не приходя в сознанье,
Когда к тебе осина тянет лист.

Стой, у рябины – ягоды в горсти.
Возьми. Знакомых дома угости.
Черт надоумил взять тебя с собой.
Да. Я влюблен в свою же ученицу.
И даже – хоть сейчас – готов жениться…
Какой, однако, все же разнобой.
Столбы лучей сияют меж стволами.
Взлетает ворон, каркая над нами
Уже по-иностранному почти.

На «невермор» от злости переходит.
От черных крыл вершины так и ходят.
А ты дрожишь. Тебя волненье сводит.
Я понимаю, бог тебя прости.
Ты говоришь: а где ж пейзаж с дорогой?

Вот это все и есть пейзаж с дорогой.
А впрочем, там, за выселкой убогой,
Есть электричка… Клумбы. И пути.
Я повторяю: вот пейзаж с дорогой.

Гуляй. Но красок масляных не трогай.
Ширяет черный ворон над треногой
В художническом пристальном лесу.
Он чует запах, душами пропитан.

Не «никогда», а «навсегда» вопит он.
Качнет сосной, поскольку так воспитан, -
Сосна уронит иглы и росу.
счастлива, я знаю.

Смотри, как тянет просека лесная.
Ее считать дорогою – не след.
Вернусь сюда один. На склон пологий.
Под шум вершин. Я не собьюсь с дороги.

Я не скажу тебе, что весь секрет
В том, что дороги не было и нет.
Она пройдет сквозь строй стволов – в итоге.
Просветом. Птицей… Мало ли примет?

Владимир Соколов

Когда стреляют в воздух на дуэли,
Отнюдь в обидах небо не винят.
Но и не значит это, что на деле
Один из двух признал, что виноват.

И удивив чужого секунданта,
И напугав беспечно своего,
Он, видя губы бледные Баранта,
Пугнул ворон. И больше ничего.

Ведь еще ночью, путаясь в постели,
Терзая лоб бессонной маетой,
Он видел всю бесцельность этой цели,
Как всю недостижимость главной, той.

Заискиванье? Страх? Ни в коем разе.
И что ему до этого юнца!
Уж он сумел бы вбить ему в межглазье
Крутую каплю царского свинца

Владимир Соколов

Художник выставлял тела, плоды, ручьи,
Которые писал близнец, не знаю где.
Он выдавал его картины за свои,
А сам его держал на хлебе и воде.

Легенда хороша... Она седым–седа.
Плоды, ручьи, тела... Богиня хороша.
Но ради двух–трех слов восторга и суда
Как мается душа, как мается душа.

Владимир Соколов
1974

ФЕВРАЛЬ

Даже в самой наполненной строчке
Безвоздушные паузы есть.
Не могу из своей оболочки
Выйти так, чтобы без проволочки
От возвышенной буквы до точки
Вы могли меня сразу прочесть.

Как предвестие бедных седин,
Но с намеком, что все несерьезно,
Иней выбелил белоберезно
Все деревья, глядевшие розно,
Все скамейки, где мы не сидим.
Он исчезнет, и не уследим...

Лишь бы в небо не канули с ним
Те скамьи и деревья виденьем,
Всем пушистым своим загляденьем,
Полуоблачным, полуземным.

Потому и боимся войти
В сферу этого белого сада.
Потому что нам больше не надо,
Потому что мы тоже - почти.
От любви, как от недоеданья,
Полегчали мы в эти свиданья.
Так что сад, отлетев, как дыханье,
Может чудом и нас унести.

От зимы, приключившейся за ночь,
Я узнал ни с того ни с сего,
Что мучительней, чем несказанность,
Я не знал на земле ничего.

Слышу четких пушинок паденье
С воспаривших и замерших куп.
Это кленов и лип наважденья,
Воплощенные в иней виденья.
Это легкое стихотворенье,
Как душа, отлетает от губ.

Владимир Соколов

НОВЫЙ СНЕГ

Не хочу я идти домой.
А хочу быть самим собой.

Вот на ветках висят сосульки,
Будто флейты или свистульки,
Вот на ветках комки, комки...
Будто кто-то играл в снежки.

Будто были, в снежки играли,
Разлюбили и убежали.
И остались снежки висеть
На ветвях, как клубки, как сеть.

Не хочу я идти домой,
А хочу быть самим собой.

Потому что мне
этот снег,
Словно родственный человек.

Не хочу по телефону аукаться
С тем, что мне почти незнакомо,
Потому что только на улице
Я чувствую себя как дома.

Вот на ветках висят сосульки,
Будто флейты или свистульки.

Владимир Соколов

Эта память,как странное зимнее озеро,
Что зима вплоть до лунок совсем заморозила.
И стоишь перед ним. И боишься весны :
Вдруг оттают и тайны, и вёсла, и сны.

Это было давно, в декабре, в феврале.
Всё оттает на новой зелёной земле.
Но опять оживут - что нам делать тогда ? -
Неприязни,замёрзшие в те холода.

Эта память,как странное рыхлое озеро,
Что зима вплоть до лодок совсем заморозила.
Продолжался бы снег. Не спешил бы апрель.
Начинается первая наша капель.

Владимир Соколов,
1971 год

Листья прыгают, как лягушата,
Через стежку туда и сюда.
Только миг! Через край из ушата
Дождевая польется вода.

Только ветер еще, а не туча.
Только облако в пятнах сырых.
Но малинник уже взбаламучен,
А ведь был удивительно тих.

Может быть, с этим ливнем осенним
Что-то с сердца и схлынет у нас.
...Я могу с небывалым уменьем
Рассказать все, что будет сейчас...

Прекращаются вздохи и всхлипы,
И спокойно несет водосток
Опрометчиво сорванный с липы,
Словно яблоко круглый, листок.

Но бумажному, влажному змею
Улыбаясь, как дети лучу,
Я опять ничего не умею
И уметь ничего не хочу.

Размик Давоян

Ты всё молчишь, но и это молчанье
В белые лилии я превращу,
Нежных волос твоих мягкой печали,
Как трубадур, свою жизнь посвящу.
Тропам отдавшись,
И пыльным, и жарким,
Славя твой образ на каждом шагу,
Петь буду, с чёрным молчаньем расставшись.
Всю свою жизнь, как в сонетах Петрарки,
Я под стопой твоей хрупкой сожгу.

Перевод с армянского Владимира Соколова