Джон Шемякин
Вчера в 13:36 · Самарская область, Самара ·
К древесному вампиризму меня приучал прадед. Он ко всему относился резко и трезво. В России это редкость. Если прадеду подвернулся правнук, правнука надо приспособить к чему-то хорошему. Если бы вместо меня прадеду притащили пуделя, то пудель крутил бы какое-нибудь колесо на заднем дворе дома на холме. Пускал бы в действие небольшой насосик для аквариума. Или просто бы крутил колесо. Прадед не любил, чтобы не крутили колесо, а зря валялись.
Колеса для меня не нашлось. Нашлась для меня берёзовая роща. Берёзы были высоченные: часть из них высадили в 1859 году немцы-меннониты. Очень красивые берёзы. Под березами текла какая-то речка и был под берёзами пруд. В воде берёзы отражались так, что я зачем-то снял вязанную шапку, которую мне выдал прадед. Уверен, что шапку связала его правнучка - моя сестрица Оленька. Которая, как широко известно, теперь моложе меня на двадцать лет. Дикая шапка была. По ней панически разметались какие-то немыслимые заплаты с перламутровыми бусинами. Собой она была красна и черный помпон на макушке болтался на нити. В такой шапке хорошо пританцовывать под табличкой "Юная жертва шаманизма" на выставке "Пережитки".
Берёзы стояли передо мной стеной. Непроходимой. Весна была голой, сырой и холодной. Немецкие берёзы были посажены по линейкам и просветов между ними не было видно вовсе. Небо. Вода. В воде берёзы. В небо березы. Я снял шапку, короче говоря. Нельзя в шапке было стоять. Любовь к берёзам и патетика - две отличительные особенности моей личности. Увидите плачущего неопрятного старика в берёзовой роще - это я.
Шапку запихнул в карман брезентового плаща. Плащ был мне до земли. Не знаю, кто его смастерил для прадеда. Видимо, были ещё и неизвестные мне потомки.
Ещё у меня была тележка. К тележке были приспособлены толстые лямки. И мне было очень удобно. Я чуть наклонялся вперёд и тянул за собой тележку. А если я останавливался, то тележка подталкивала меня сзади. Ну, что ты там? Давай, иди! В рощу меня отвели плащ и тележка.
В тележке было три здоровенных бидона. Один был медный. А два были простые. Медный был надраен моей мамой, которая при прадеде относилась ко мне чуть прохладней, чем к бидону. Прадед мог создать в доме атмосферу, когда есть он и его воля, есть где-то бог и всё. Больше ничего нет и не надо.
Медный бидон стоял в тележке потрясающе. Как пышнодоспешный Амфитрион в колеснице у Семивратных Фив. В бидоне из меди чувствовалась ярость. Он убил Холкодонта и жаждал Алкмены. Я тогда как раз читал куновские "Мифы Древней Греции", из которых мама вырезала ножницами наиболее впечатляющие иллюстрации. Два остальных бидона в тележке лежали. Это ведь были простые серые бидоны. Они глухо бакланили между собой по дороге. Пересылки, центряк, мусора.
В бидоны я сливал из трёхлитровых банок, прикрученных к стволам, березовый сок. Сок был холодный. Руки быстро свело. Сок надо было отвезти прадеду.
Он из него делал шампанское. Рецепт изложу.