В поэзию Марины Цветаевой из...Календаря

28 сентября 1923

По набережным, где седые деревья
По следу Офелий... (Она ожерелья
Сняла, -- не наряженной же умирать!)
Но все же
(Раз смертного ложа -- неможней
Нам быть нежеланной!
Раз это несносно
И в смерти, в которой
Предвечные горы мы сносим
На сердце!..) -- она все немногие вeсны
Сплела -- проплывать
Невестою -- и венценосной.

Так -- небескорыстною
Жертвою миру:
Офелия -- листья,
Орфей -- свою лиру...
-- А я?-

Из цикла стихов "ICI-HAUT* "
*Здесь -- в поднебесье (фр.).


28 сентября 1932

5
Над вороным утесом --
Белой зари рукав.
Ногу -- уже с заносом
Бега -- с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце --
Макс! мне было -- так верно
Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на восхолмье,
С глыбы да на утес --

По трехсаженным креслам:
-- Тронам иных эпох! --
Макс! мне было -- так лестно
Лезть за тобою -- Бог

Знает куда! Да, виды
Видящим -- путь скалист.
С глыбы на пирамиду,
С рыбы -- на обелиск...

Ну, а потом, на плоской
Вышке -- орлы вокруг --
Макс! мне было -- так просто
Есть у тебя из рук,

Божьих или медвежьих,
Опережавших "дай",
Рук неизменно-брежных,
За воспаленный край

Раны умевших браться
В веры сплошном луче.
Макс, мне было так братски
Спать на твоем плече!

(Горы... Себе на горе
Видится мне одно
Место: с него два моря
Были видны по дно

Бездны... два моря сразу!
Дщери иной поры,
Кто вам свои два глаза
Преподнесет с горы?)

...Только теперь, в подполье,
Вижу, когда потух
Свет -- до чего мне вольно
Было в охвате двух

Рук твоих... В первых встречных
Царстве -- о сам суди,
Макс, до чего мне вечно
Было в твоей груди!

==================

Пусть ни единой травки,
Площе, чем на столе --
Макс! мне будет -- так мягко
Спать на твоей скале!

28 сентября 1932
[/b]

29 сентября 1915

В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины – Ars Amandi
Женщине – вся земля.

Сердце – любовных зелий
Зелье – вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы – близки во мгле…
- Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!

29 сентября 1915

Как жгучая, отточенная лесть
Под римским небом, на ночной веранде,
Как смертный кубок в розовой гирлянде
Магических таких два слова есть.

И мертвые встают как по команде,
И Бог молчит -- то ветреная весть
Язычника -- языческая месть:
Не читанное мною Ars Amandi*

Мне синь небес и глаз любимых синь
Слепят глаза. -- Поэт, не будь в обиде,
Что времени мне нету на латынь!

Любовницы читают ли, Овидий?!
-- Твои тебя читали ль? -- Не отринь
Наследницу твоих же героинь!

*Искусство любви (лат.).

29 сентября 1916

Так от века здесь, на земле, до века,
И опять, и вновь
Суждено невинному человеку --
Воровать любовь.

По камням гадать, оступаться в лужи
. . . . . . .
Сторожа часами -- чужого мужа,
Не свою жену.

Счастье впроголодь? у закона в пасти!
Без свечей, печей...
О несчастное городское счастье
Воровских ночей!

У чужих ворот -- не идут ли следом? --
Поцелуи красть...
-- Так растет себе под дождем и снегом
Воровская страсть...

29 сентября 1922

А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трехсекундная встряска
На горах Парадиза.

Эти ады и рай,

Эти взлеты и бездны-
Только бренные сваи
В легкой сцепке железной.

-- Накаталась! -- Мгновенья
Зубы стиснув -- за годы,
В сновиденном паденье
Сердца -- вглубь пищевода.

Юным школьникам -- басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь -- не на смех, а на смерть:
Настоящие горы!

29 сентября 1936

Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые -- как художника кистью,
Картину кончающего наконец,

Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине -- забыт.

20-ые числа сентября 1936

Доброе утро, друзья!
Доброе утро, Календарь!

Последний день Календаря!
Календаря в том виде, что сейчас.
Еще поставлю сегодняшние стихи и все...

30 сентября 1917

Бел как мука, которую мелет,
Черен, как грязь, которую чистит,
Будет от Бога похвальный лист
Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,
Нам, нерадивым: мельникам -- черным,
Нам, трубочистам белым -- увы! --
Страшные -- Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный
Будем стоять на доске позорной.

30 сентября 1918

Два цветка ко мне на грудь
Положите мне для воздуху.
Пусть нарядной тронусь в путь,
Заработала я отдых свой.

В год. . . . .
Было у меня две дочери, --
Так что мучилась с мукой
И за всем вставала в очередь.

Подойдет и поглядит
Смерть -- усердная садовница.
Скажет -- "Бог вознаградит, --
Не бесплодная смоковница!"

30 сентября 1918

Ты дал нам мужества --
На сто жизней!
Пусть земли кружатся,
Мы -- недвижны.

И ребра -- стойкие
На мытарства:
Дабы на койке нам
Помнить -- Царство!

Свое подобье
Ты в небо поднял --
Великой верой
В свое подобье.

Так дай нам вздоху
И дай нам поту --
Дабы снести нам
Твои щедроты!

Сентябрь 1920

Есть в стане моем -- офицерская прямость,
Есть в ребрах моих -- офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь:
Терпенье солдатское есть!

Как будто когда -- то прикладом и сталью
Мне выправили этот шаг.
Недаром, недаром черкесская талья
И тесный ремeнный кушак.

А зорю заслышу -- Отец ты мой родный!
Хоть райские -- штурмом -- врата!
Как будто нарочно для сумки походной --
Раскинутых плеч широта.

Всe может -- какой инвалид ошалелый
Над люлькой мне песенку спел...
И что -- то от этого дня -- уцелело:
Я слово беру -- на прицел!

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром
Скрежещет -- корми -- не корми! --
Как будто сама я была офицером
В Октябрьские смертные дни.

Сентябрь 1920

(NВ! Эти стихи в Москве назывались "про красного офицера", и я полтора
года неизменным громким успехом читала их на каждом выступлении по
неизменному вызову курсанто

30 сентября 1922

Спаси Господи, дым!
-- Дым-то, Бог с ним! А главное -- сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:

С той же лампою-вплоть, --
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
Хоть бы деревце хоть
Для детей! -- И каков-то хозяин?

И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный как рок
Перед судорогою карманов.

И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет
В том-то в старом -- да нами надышан

Дом, пропитан насквозь!
Нашей затхлости запах! Как с ватой
В ухе -- спелось, сжилось!
Не чужими: своими захватан!

Стар-то стар, сгнил-то сгнил,
А всe мил... А уж тут: номера ведь!
Как рождаются в мир
Я не знаю: но так умирают.

30 сентября 1937

Были огромные очи:
Очи созвездья Весы,
Разве что Нила короче
Было две черных косы

Ну, а сама меньше можного!
Всё, что имелось длины
В косы ушло — до подножия,
В очи — двойной ширины

Если сама — меньше можного,
Не пожалеть красоты —
Были ей Богом положены
Брови в четыре версты:

Брови — зачесывать за уши
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . За душу
Хату ресницами месть.

Нет, не годится! . . . . . . . .
Страшно от стольких громад!
Нет, воспоем нашу девочку
На уменьшительный лад

За волосочек — по рублику!
Для довершенья всего —
Губки — крушенье Республики
Зубки — крушенье всего…

__________

Жуть, что от всей моей Сонечки
Ну — не осталось ни столечка:
В землю зарыть не смогли —
Сонечку люди — сожгли!

Что же вы с пеплом содеяли?
В урну — такую — ее?
Что же с горы не развеяли
Огненный пепел ее?

Сентябрь 1936


В синее небо ширя глаза -
Как восклицаешь: - Будет гроза!

На проходимца вскинувши бровь -
Как восклицаешь: - Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи -
Так восклицаю: - Будут стихи!

Ну вот и перевернут последний листок Цветаевского Календаря.
Получился он не таким как хотелось, жизнь расставила свои приоритеты.
Но целый год с нами были стихи Марины, и если хоть кто-то за этот год, прикоснувшись к поэзии Марины Цветаевой, полюбил ее, можно считать эту тему ненапрасной.
Но тема не закрывается.
Будет просто сборник поэзии Марины Цветаевой.
Теперь в нем есть место любым стихам Марины, с датой и без даты и любым словам о стихах и о Марине.

Но я буду скучать по Календарю....

8 октября.

С Днем рождения Марина!


"Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.
(...)"

Марина Цветаева





Кто создан из камня, кто создан из глины, –
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – веселая пена –
Высокая пена морская!

И снова слова тех, кто любит Марину



Медленно верно газ
Плыл по уставшей комнате
Не задевая глаз
Тех, что вы вряд ли вспомните.

Бился неровно пульс,
Мысли казались голыми
Из пистолета грусть
Целилась прямо в голову.

Строчки летели вниз
Матом ругались дворники
Я выбирала жизнь
Стоя на подоконнике.

В утренний сонный час
Час когда все растаяло
Я полюбила вас
Марина Цветаева..

. Земфира

......

КОЛОКОЛЬЧИК ИЗ ТАРУСЫ

День рождения Марины
Гроздья красные рябины,
Золотое чудо дня.
День рождения Марины –
День рождения меня.

Все поэты одиноки,
Но важна иная связь.
Не прочти я эти строки,
И душа б ни родилась.

Я была бы комом глины,
Веткой хвороста сырой,
Без огня моей Марины
Я была б совсем другой.

Но – явилась и воскресла,
Подарила мир и жизнь.
Увела в такие бездны,
Подняла в такую высь…

И слились в одном теченьи
И восторг, и страсть, и грусть.
И за все ее мученья
Я сегодня помолюсь.

И благословляю снова
За поэта бытиё,
День Иоанна Богослова,
Подаривший нам её.

Ольга Григорьева

Цитата от Моники Вербат


13 ноября 1925 года...

Эта дата лишь коротко мелькнет в нижеприведенном тексте... Не было в тот день написано ни одного произведения, вошедшего позднее в собрание сочинений, ни одного письма, над которым впоследствии трудились бы исследователи творчества поэта... Но... Для нас лишь дата, вернее, упоминание ее, а для многих из тех лет - возвращение надежды...

Чудесные, однако, были годы, хоть и трудные... Какие имена... Какие судьбы... Какое, в отличие от дня сегодняшнего, оплетенного паутиной интернета, все реальное, живое, настоящее...

Из книги А.А. Саакянц "Марина Цветаева. Жизнь и творчество"

Состоялось главное: Цветаева вырвалась из
угрожавшего "гробового, глухого зимовья" и была окружена друзьями, которые позаботились
о том, чтобы оповестить русское литературное зарубежье о ее приезде. "Последние новости"
от 13 ноября сообщали:
"Вечер Марины Цветаевой.
Переселившаяся в Париж из Праги поэтесса Марина Цветаева предполагает устроить
свой вечер 20 декабря в зале "Лютеция"".
В номере от 19 ноября тоже говорилось о предполагаемом вечере, а также о том, что
Цветаева подготовила к печати книгу стихов 1922-1925 гг. "Умыслы"; о вечере упоминалось,
кроме того, в "Днях" от 22 декабря. (Этот вечер, задуманный еще в Чехии, состоится лишь в
начале будущего года.) Как видим, Цветаева отнюдь не была обойдена вниманием
литераторов. Произошло то же, что и после ее приезда в Берлин; сама Марина Ивановна
признавалась Тесковой: "Здесь много людей, лиц, встреч..." Правда, она прибавляла: "...все на
поверхности, не задевая", однако она сразу же оказалась в центре внимания. Ее печатали, о
ней писали. А. М. Ремизов в виде шутливого приветствия объявил в "Последних новостях" от 12
ноября о создании нового журнала "Щипцы" во главе с Цветаевой. Возмущенная Марина
Ивановна, которая шуток над собой не выносила, опровергла эту информацию в той же
газете от 14 ноября.
"Звено", "Дни", "Последние новости" сообщали о выходе в будущем январе
брюссельского журнала "Благонамеренный", подчеркивая участие в нем Цветаевой. С
редактором "Благонамеренного", князем Дмитрием Алексеевичем Шаховским, стоявшим вне
литературной борьбы и затеявшим это издание из симпатий к ранним евразийцам и к
цветаевскому творчеству, ее переписка началась еще осенью в Чехии. Марина Ивановна
отправила в журнал стихотворение 1916 года "Марина", отрывок из дневника 1919 года "О
благодарности" и рецензию на "Мо`лодца" юной Ариадны Черновой "В огнь - синь". Другие
выдержки из дневника - "О Германии" - напечатали "Дни" от 13 декабря. Корреспондент
рижской газеты "Сегодня" опубликовал в рождественском номере интервью с Цветаевой; там
же был помещен ее портрет. В рижском журнале "Перезвоны" ( 5) появился добрый отзыв о
"Мо`лодце".
В декабре успели появиться два отклика на "Поэму Конца", напечатанную в только что
вышедшем пражском "Ковчеге", которому Марина Ивановна отдала в свое время немало
внимания.
"Ковчег", сборник союза русских писателей в Чехословакии, "под редакцией В.
Булгакова, С. В. Завадского, Марины Цветаевой", вышел в конце 1925 года, хотя на титульном
листе стоял 1926 год. В редакционном предисловии говорилось о том, что русские писатели
продолжают работать и за рубежом, "в рассеянии"; "и живя вне России можно жить Россиею;
и не попирая русской земли, можно стоять на русской почве". Ковчег русских писателей
"удачно пристал к родственному, славянскому Арарату Чехословакии", выпустив "в широкий и
вольный мир... первого голубя". В небольшой этой книжке, отпечатанной на дешевой бумаге
и производившей весьма скромное впечатление, были помещены, в частности, рассказы Е.
Чирикова, А. Аверченко, очерк В. Булгакова "Замолчанное о Толстом".
...И рассказ Сергея Эфрона "Тиф", в котором запечатлелись отголоски событий и
переживаний, связанных с его тайным приездом в Москву с юга в январе 1918 года.
Отчаянная опасность, которой подвергается герой, пробирающийся в столицу с документами,
оружием и подложным паспортом; его болезнь; слежка за ним и, наконец, убийство
охотящегося за ним чекиста - все это описано экспрессивно, моментами - образно. Но главное
в рассказе - слова героя, за которыми скрывается характер самого автора, святая святых его
противоречивой натуры. "Человек с двумя судьбами рождается, - говорит он. - Одна,
задуманная творцом, другая, - совершающаяся в жизни". И если одни проживают свою
"суетную", "ненужную" жизнь, то вторые (меньшинство) прислушиваются к "тайной, скрытой,
задуманной судьбе", "чуют ее и совершают безумства, подвиги, преступленья. Поэты, герои,
убийцы, предатели"... Они горят "огнем последним". Они живут до поры "преддверием, неким
"пока"". "И вот "пока" кончилось. Началось подлинное, сущее". - Тогда-то и начинаются для
них деяния: свершается их "задуманная судьба". И в таком состоянии обостряются все
чувства. "Вот жена моя, любил ли я ее раньше? - вопрошает герой. - Скажете - да? нет, нет,
нет. Только теперь полюбил. В вечность, в бесконечность, до смерти и после смерти. Только
теперь чувствую ее постоянно рядом, не рядом, внутри, в себе, вокруг, всюду".

Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху.
("Я с вызовом ношу его кольцо...", 1914 г.)
"Моя последняя и самая большая просьба к Вам - живите". (Эфроновское письмо к жене
с юга. 1918 г.)

Если кому-то встретятся интересные события в жизни Марины, ставьте, не сомневайтесь, Календарь не закрыт, тема открыта...
Она открыта и для любых стихов Марины

ЗИМОЙ

Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!

Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает
Твой воротник.

Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый,
Блещущий взгляд.

Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней
Стрелы ресниц...

Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!

Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
Твой воротник.

Марина Цветаева

кто не читал, советую ее прозу

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА

Цветаева: Какой я ее не знала (выдержки из писем поэтессы).
_________________________________________________________
Когда я пытаюсь жить, я чувствую себя бедной маленькой швейкой, которая никогда не может сделать красивую вещь, которая только и делает, что портит и ранит себя, и которая, отбросив всё: ножницы, материю, нитки, – принимается петь. У окна, за которым бесконечно идёт дождь.
_________________________________________________________

Я не выношу любовного напряжения, у меня – чудовищного, этого чистейшего превращения в собственное ухо, наставленное на другого: хорошо ли ему со мной? Со мной уже перестаёт звучать и значить, одно – ли ему?

Из письма С. Н. Андрониковой-Гальперн, 15 июля 1926

Человеческая беседа — одно из самых глубоких и тонких наслаждений в жизни: отдаёшь самое лучшее — душу, берёшь то же взамен, и всё это легко, без трудности и требовательности любви.

Из письма П. И. Юркевичу, 21 июля 1916

… и у меня бывает тоска. <…> От неё я бегу к людям, к книгам, даже к выпивке, из-за неё завожу новые знакомства. Но когда тоска «от перемены мест не меняется» (мне это напоминает алгебру «от перемены мест множителей произведение не меняется») — дело дрянь, так как выходит, что тоска зависит от себя, а не от окружающего.

Из письма П. И. Юркевичу, 22 июня 1908, Таруса

Не верь «холодкам». Между тобой и мною такой сквозняк.

Из переписки с Б. Пастернаком, 22 мая 1926 года

_____________________
Из сводных тетрадей:

Не надо работать над стихами, надо чтоб стих над тобой (в тебе!) работал.

Огню: не гори, ветру: не дуй, сердцу: не бейся. Вот что я делаю с собой.
— За — чем?!

Вам удалось то, чего не удавалось до сих пор никому: оторвать меня не от: себя (отрывал всякий), а от: своего.

… и правда более полная, чем Вы думаете: ибо дерево шумит Вам навстречу только если Вы это чувствуете, это так чувствуете, а так — просто шумит. Только Вам и никому другому, так же как: никому. Вам — если Вы его так слышите (любите), или, если никому не нужно — никому.

И часто, сидя в первый раз с человеком, посреди равнодушного разговора, безумная мысль: — «А что если я его сейчас поцелую?!» — Эротическое помешательство? — Нет. То же, должно быть, что у игрока перед ставкой,— Поставлю или нет? Поставлю или нет? — С той разницей, что настоящие игроки — ставят.

Под музыку.
Страшное ослабление, падение во мне эмоционального начала: воспоминание о чувствах. Чувствую только во сне или под музыку. Живу явно-рациональным началом: душа стала разумной, верней разум стал душой. Раньше жила смутой: тоской, любовью, жила безумно, ничего не понимала, не хотела и не умела ни определить ни закрепить. Теперь малейшее движение себе и в другом — ясно: отчего и почему.
Выбивают меня из седла только музыка и сон.

Безмерность моих слов — только слабая тень безмерности моих чувств.

Не женщина дарит мужчине ребёнка, а мужчина — женщине. Отсюда возмущение женщины, когда у неё хотят отнять ребёнка (подарок), — и вечная, бесконечная — за ребёнка — благодарность.

Я неистощимый источник ересей. Не зная ни одной, исповедую их все. Может быть и творю.

Наиживейшим наслаждением моей жизни была ходьба — одинокая и быстрая, быстрая и одинокая.Мой великий одинокий галоп.

Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжёлое испытание для любви, великий ей соперник.

О, тел и волн
Волнуемость!
— Пиши!
—Целую Вас
До дна души..

Мне моё поколенье — по колено.

Жизнь: ножи, на которых пляшет Любящая.

— Я вовсе не предполагаю, что отлично разбираюсь в современности. Современность — вещь устанавливаемая только будущим и достоверная только в прошлом.

Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!

МОЛИТВА МОРЮ

Солнце и звезды в твоей глубине,
Солнце и звезды вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу и звездам отдаться вдвойне

Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе мое усыпи, залечи, раствори.

Влей в это сердце живую струю,
Дай отдохнуть от терпения — в споре.
Вечное море,
В мощные воды твои свой беспомощный дух предаю!

Марина Цветаева

Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,

И за горячую кровь,
И за холодную воду.
- Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.

Марина Цветаева