В поэзию Владимира Набокова из...Календаря

РАЗГОВОР

Писатель. Критик. Издатель.

Писатель
Легко мне на чужбине жить,
писать трудненько, - вот в чем штука.
Вы морщитесь, я вижу?

Критик
Скука.
Нет книг.

Издатель
Могу вам одолжить
два-три журнала, - цвет изданий
московских, - "Алую Зарю",
"Кряж", "Маховик"...

Критик
Благодарю.
Не надо. Тошно мне заране.
У музы тамошней губа
отвисла, взгляд блуждает тупо,
разгульна хочет быть, груба;
все было б ничего - да глупо.

Издатель
Однако хвалят. Новизну,
и быт, и пафос там находят.
Иного - глядь - и переводят.
Я знаю книжицу одну…

Критик
Какое! Грамотеи эти,
Цементов, Молотов, Серпов,
сосредоточенно, как дети,
рвут крылья у жужжащих слов.
Мне их убожество знакомо:
был Писарев, была точь-в-точь
такая ж серенькая ночь.
Добро еще, что пишут дома, -
а то какой-нибудь Лидняк,
как путешествующий купчик,
на мир глядит, и пучит зрак,
и ужасается, голубчик:
куда бы ни поехал он,
в Бордо ли, Токио, - все то же:
матросов бронзовые рожи
и в переулочке притон.

Издатель
Так вы довольны музой здешней,
изгнанницей немолодой?
Неужто по сравненью с той
она вам кажется –

Критик
Безгрешней.
Но, впрочем, и она скучна...
А там, - нет, все-таки там хуже!
Отражены там в серой луже
штык и фабричная стена.
Где прихоть вольная развязки?
Где жизни полный разговор?
Мучитель муз, евнух парнасский,
там торжествует резонер.

Издатель
Да вы, как погляжу, каратель
былого, нового, всего!
что ж надо делать?

Критик
Ничего.
Скучать.

Издатель
Что думает писатель?
Как знать, - быть может, суждено
так развернуться...

Писатель
Мудрено.
Года идут. Язык, мне данный,
скудеет, жара не храня,
вдали живительной стихии.
Слова, как берега России,
в туман уходят от меня.
Бывало, поздно возвращаюсь,
иду, не поднимая глаз,
неизъяснимым насыщаюсь
и знаю: где-то вот сейчас
любовь земная ждет ответа
иль человек родился; где-то
в ночи блуждают налегке
умерших мыслящие тени;
бормочет где-то русский гений
на иностранном чердаке.
И оглушительное счастье
в меня врывается... Во всем
к себе я чувствую участье -
в звездах и в камне городском.
И остываю я словами
на ожидающем листе...
Очнусь- и кроткими друзьями
я брошен, и слова - не те.

Издатель
Я б, господа, на вашем месте
Парнас и прочее - забыл.
Поймите, мир не тот, что был.
Сто лет назад целковых двести
вам дал бы Греч за разговор,
такой по-новому проворный,
за ямб искусно-разговорный...
Увы: он устарел с тех пор.

Апрель 1928