Хозяйке на заметку

Светлана, спасибо, что откликнулись.
Я уж решила, что у меня что-то не так с чувством юмора

На Снобе, как и везде, мусора - завались.
Зато нашла еще один опус полюбившегося автора.
Особенно понравилась концовка - диафильм "для самых маленьких" про удава:
Удав большой, ему видней

Прочитала на днях интервью Никиты Михалкова, и в голову пришли мне две-три мысли. Я их попыталась прогнать, но они не ушли. Поэтому изложу.
Надо сказать, речи Михалкова в печатном виде теряют девяносто процентов убедительности: живьём он прибавляет/убавляет волоокости, усы приятно дымятся, интонации проникновенные, и вообще от него сияние исходит. Переходя от интимности к пафосу, от пафоса к цинизму и обратно, видный харизматик производит неизгладимое впечатление. Если же просто читать то, что он говорит — иной раз недоумеваешь. Мягко говоря.
Цитата: Восемь лет 300 человек работали над картиной. Ну за восемь лет они могли бы понять, фуфло они делают или нет? Представьте, последний день. Вроде все сняли. И тут вдруг кто-то подбегает: «Ой, погодите, а вы еще хотели снять крупный план мышки». Сняли. Ну, все. И тут снова: «Ой, слушайте, а вот еще проезд». Они не хотели заканчивать работу! Это важнее любой херни, которую про меня пишут или говорят.
Визуальный бардак в «Утомлённых солнцем-2», стало быть, объясняется тем, что «ой, слушайте, а вы ж ещё хотели». А нежелание группы расходиться — это известный феномен. Таким же образом рыдают выпускники школ и институтов, даже если всем коллективом дрыхли на уроках и лекциях. Прикипают люди друг к другу за много лет. Фуфлом они занимались или не фуфлом, интересует их в последнюю очередь: у них сложился коллектив. Это страшная сила.
Цитата: Но есть один критерий, очень важный, я уже говорил. Как работает группа. Когда мир на экране вместе с тобой вдохновленно и жертвенно творят твои товарищи, когда актеры отрываются от земли и парят в воздухе, импровизируя в кадре, когда группа, сняв красивый дубль, аплодирует друг другу, потому что каждый считает себя творцом, как и ты… Это невозможно симулировать. В этот момент абсолютно безразлично, кто и что будет говорить про твою картину.
Здесь тоже не совсем правда. Конечно, имеет большое значение, как работает группа, но отрыв от земли и парение в воздухе абсолютно не гарантируют результата. И то, что «каждый считает себя творцом», тоже. Взаимный восторг на съемочной площадке — это даже не половина дела. Кино как вид искусства рождается при монтаже. Но я могу понять эти чувства, особенно в части вдохновлённости и жертвенности.
Вспомнился мне один случай, который в качестве «нисходящей метафоры» может проиллюстрировать жертвенное упоение творца. Однажды я повредила ноги и какое-то время ходила с большим трудом: кроме того, что хромала я на обе полусогнутые, они ещё и выписывали удивительные кренделя, одна коленка рисовала знак бесконечности, другая букву W. Это было душераздирающее зрелище. Когда я ковыляла по улице, родители закрывали детям глаза, чтобы им потом не приснились кошмары. У меня была давно назначена встреча с сестрой, и я почему-то решила встречу не отменять. Мы встречались в метро. Сестра не знала о моём состоянии. Чтобы её не травмировать своим диким способом передвигаться, я попыталась распрямить колени и пошла-пошла-пошла ей навстречу, сжав зубы. Это был подвиг духа и тела, именно та самая жертвенность и вдохновлённость. Я несла себя на волне любви и пафоса, а любовь и пафос творят чудеса. «Я иду! Я отлично иду! Я иду прямо!» — думала я. Золотой нимб уже нарисовался над моей головой, когда до сестры оставалось метров пять; поскольку сестра была не в курсе, что у меня тут происходит разрыв аорты, она наблюдала моё приближение без всякого восторга. И когда я подошла, сестра поинтересовалась: «Ты что, обкакалась?»
Эта история как нельзя лучше демонстрирует, что творец иллюзии сам пребывает в иллюзии. А объективный зритель, которого совершенно не колышет, куда и как творец воспарил и кто там кому аплодировал в процессе, оценивает исключительно результат. И если рецензия звучит как «Вы что, обкакались?» — можно, конечно, рассказать зрителю о том, как вы парили, преодолевали и любили, или просто выразительно наплевать на мнение рецензента, но кино от этого лучше не станет.
Распространённое мнение, что атмосфера на съёмочной площадке — залог успеха. На самом деле атмосфера на площадке это не более чем атмосфера на площадке. Куда важнее атмосфера в кадре. Это, кстати, то, что раньше было у Михалкова — начиная уже с его дипломного фильма «Спокойный день в конце войны». И никакая другая атмосфера значения не имеет. Возьмём рязановскую «Иронию судьбы». Персонажи до сих пор воспринимаются как живые люди, а доморощенные психологи до сих пор серьёзно ставят диагнозы Жене Лукашину и Наде Шевелевой, разбираясь с их мотивациями и комплексами. Что до тамошней атмосферы — Барбара Брыльска была очень сердита на Мягкова и Яковлева, которые бросались импровизировать, в то время как она чётко следовала заученному русскому тексту; бедная полячка не понимала, на какие реплики ей отвечать. Выглядело это чистым издевательством. Кроме того, оба ей были крайне несимпатичны как мужчины. Образ Нади, как известно, склеили из трёх далёких друг от друга женщин: внешность и пластика Брыльской, голос Талызиной, певческий голос Пугачёвой. Причём последнюю замучили до такой степени (вытягивая из неё несвойственную ей манеру), что она больше никогда не пела этих песен. Никто не падал в обморок от восторга друг перед другом, никто не кидался аплодировать, никто не просил «давайте не будем расходиться, давайте снимем крупный Ахеджаковой»; все выполняли поставленные задачи, кто-то с упоением, кто-то в сопротивлении. Даже когда фильм вышел, Талызина язвительно высказалась о Барбаре, — я, мол, за неё говорила, Пугачёва за неё пела, а она получила Госпремию; за что? Но сейчас это мало кого волнует, потому что зрители всё равно верят в другую реальность, в реальность «Иронии судьбы». Они не смогут от неё отказаться, даже если выяснится, что на съёмочной площадке кто-то кого-то побил ногами. Именно там, где начинается искусство и его правда, все друг друга любят.
Чтобы закончить с упоением, ещё цитата: Вообще, режиссер — это вечный выход из положения. И когда выходишь из положения на зубах, на крови, не потому, что будут ругать, а потому, что хочется снимать, это интересно! Когда ты четырьмя камерами после кучи репетиций снимаешь сразу восемь минут, а в середине подзываешь актера, который вышел из кадра, и говоришь ему: зайди обратно и скажи такую фразу. И он заходит, говорит — и этого никто не ждет! А четыре камеры снимают. Вот это сказка, вот это песня. Я вам скажу больше: мне процесс сейчас интереснее результата. Я бы, честно говоря, вообще отправлял бы весь материал кому-нибудь, чтобы они сами монтировали и выпускали. А я бы снимал и снимал…
К чёрту подробности о том как кто-то внезапно входит и выходит, а четыре камеры снимают. Да, это сказка, это песня, упоение в бою, у бездны мрачной на краю. Смысл: Никита Сергеевич хочет просто снимать. Он не хочет делать кино. Он хочет процесса. Я думаю, даже отправлять кому-то материал, чтобы они его там монтировали и выпускали, совершенно лишнее.
При этом очевидно — и по «Утомлённым солнцем-2», и по михалковским речам — что он работает с выключенным интеллектом (интеллект, видимо, задействован в его бизнес-проектах). Можно и так, конечно. Более того, при всём этом существует возможность, что он однажды снимет гениальное, чисто актёрское кино, если случится гениальная, непрерывная актёрская импровизация. Кажется, чем-то подобным должен был стать фильм «Двенадцать».
Однако странные вещи его вдохновляют: Вот, например, история. Солдатик, мальчик, получил 56 ранений. Восемь месяцев его выхаживали в госпитале. Выходили, одели, обули, всем госпиталем провожали, посадили в грузовик. Но он проехал 400 метров, и вдруг на глазах всех врачей и медсестер бомба упала на грузовик. И все. Почему так?! Другой случай: в атаку бежит капитан, попадает под минометный обстрел, три осколка срезают звездочку на пилотке, пряжку на ремне и каблук. Как это?
Эти истории приводятся (тут у Михалкова не очень внятный месседж) то ли как доказательство существования Бога, то ли просто намекают на то, что существующий Бог — большой приколист. Я, правду сказать, в армии не служила, но армейские байки мне известны; поросшие мхом, они передаются из поколения в поколение, и всё как новенькие: одному солдатику подарили портсигар, а он говорит: я ж не курю! — а ему говорят: а ты всё равно возьми! — взял, положил в карман, а его потом ножом пырнули, но не убили, потому что в кармане тот портсигар был и принял удар на себя. (Можно ещё штук двадцать таких историй накидать.) Да что там армейские байки. Бытовуха мирного времени: один человек зубы лечил. Лечил-лечил, лечил-лечил, наконец вылечил все тридцать два, вышел от стоматолога, а на него напали и все тридцать два зуба выбили. Как это? Почему так? А это, стало быть, Бог не хочет, шоб были у человека зубы.
Ещё круче: Или вот в Афгане была такая история. Парень за молоком ездил. Увидел удавчиков маленьких на дороге. Взял миску, налил им молока. Едет в следующий раз — миска стоит, молока нет. Еще налил. Так продолжалось месяц, два. И вот едет он как-то раз, остановился у миски, а удав его — р-р-раз, взял, скрутил — и в кусты потащил, в колючки. И держит его три часа. Парень за эти три часа поседел. А когда удав его отпустил и солдат, шатаясь, ничего не соображая, вернулся в лагерь, то увидел, что лагерь вырезан. Весь. Никого в живых не осталось. Понимаете, меня интересовал Бог на войне. Где Он? В России говорят, кто верит в случайность, не верит в Бога. Вы знаете… Фуфло может выдать себя за настоящее, но оно все равно фуфлом останется, а настоящее, как бы его не поливали, все равно останется настоящим. Для этого просто нужно время. Вот почему я спокоен. Время — сестра правды.
С того момента, как в пассаже появляется Бог, смысл ускользает, а после появления фуфла теряется. Однако удав меня взволновал. Обычно рассказывают про кобру, которая не пускала солдата. Кобра за время пути к Михалкову успела нехило подрасти. Превратилась в целого удава. Вообще мало кому удавалось увидеть в Афганистане удава. Некоторые убеждены, что их там и вовсе нет. Но мы-то знаем!
В финале будет история для самых маленьких: дети, чистые души, должны проникнуться правдой об удаве в Афгане. Настоящее останется настоящим. Время — сестра правды. Правда — тётя истины. Истина — в вине. Вино — путь к водке. Удав — большой. Ему слово.