В поэзию Марины Цветаевой из...Календаря

Цитата от Моники Вербат


13 ноября 1925 года...

Эта дата лишь коротко мелькнет в нижеприведенном тексте... Не было в тот день написано ни одного произведения, вошедшего позднее в собрание сочинений, ни одного письма, над которым впоследствии трудились бы исследователи творчества поэта... Но... Для нас лишь дата, вернее, упоминание ее, а для многих из тех лет - возвращение надежды...

Чудесные, однако, были годы, хоть и трудные... Какие имена... Какие судьбы... Какое, в отличие от дня сегодняшнего, оплетенного паутиной интернета, все реальное, живое, настоящее...

Из книги А.А. Саакянц "Марина Цветаева. Жизнь и творчество"

Состоялось главное: Цветаева вырвалась из
угрожавшего "гробового, глухого зимовья" и была окружена друзьями, которые позаботились
о том, чтобы оповестить русское литературное зарубежье о ее приезде. "Последние новости"
от 13 ноября сообщали:
"Вечер Марины Цветаевой.
Переселившаяся в Париж из Праги поэтесса Марина Цветаева предполагает устроить
свой вечер 20 декабря в зале "Лютеция"".
В номере от 19 ноября тоже говорилось о предполагаемом вечере, а также о том, что
Цветаева подготовила к печати книгу стихов 1922-1925 гг. "Умыслы"; о вечере упоминалось,
кроме того, в "Днях" от 22 декабря. (Этот вечер, задуманный еще в Чехии, состоится лишь в
начале будущего года.) Как видим, Цветаева отнюдь не была обойдена вниманием
литераторов. Произошло то же, что и после ее приезда в Берлин; сама Марина Ивановна
признавалась Тесковой: "Здесь много людей, лиц, встреч..." Правда, она прибавляла: "...все на
поверхности, не задевая", однако она сразу же оказалась в центре внимания. Ее печатали, о
ней писали. А. М. Ремизов в виде шутливого приветствия объявил в "Последних новостях" от 12
ноября о создании нового журнала "Щипцы" во главе с Цветаевой. Возмущенная Марина
Ивановна, которая шуток над собой не выносила, опровергла эту информацию в той же
газете от 14 ноября.
"Звено", "Дни", "Последние новости" сообщали о выходе в будущем январе
брюссельского журнала "Благонамеренный", подчеркивая участие в нем Цветаевой. С
редактором "Благонамеренного", князем Дмитрием Алексеевичем Шаховским, стоявшим вне
литературной борьбы и затеявшим это издание из симпатий к ранним евразийцам и к
цветаевскому творчеству, ее переписка началась еще осенью в Чехии. Марина Ивановна
отправила в журнал стихотворение 1916 года "Марина", отрывок из дневника 1919 года "О
благодарности" и рецензию на "Мо`лодца" юной Ариадны Черновой "В огнь - синь". Другие
выдержки из дневника - "О Германии" - напечатали "Дни" от 13 декабря. Корреспондент
рижской газеты "Сегодня" опубликовал в рождественском номере интервью с Цветаевой; там
же был помещен ее портрет. В рижском журнале "Перезвоны" ( 5) появился добрый отзыв о
"Мо`лодце".
В декабре успели появиться два отклика на "Поэму Конца", напечатанную в только что
вышедшем пражском "Ковчеге", которому Марина Ивановна отдала в свое время немало
внимания.
"Ковчег", сборник союза русских писателей в Чехословакии, "под редакцией В.
Булгакова, С. В. Завадского, Марины Цветаевой", вышел в конце 1925 года, хотя на титульном
листе стоял 1926 год. В редакционном предисловии говорилось о том, что русские писатели
продолжают работать и за рубежом, "в рассеянии"; "и живя вне России можно жить Россиею;
и не попирая русской земли, можно стоять на русской почве". Ковчег русских писателей
"удачно пристал к родственному, славянскому Арарату Чехословакии", выпустив "в широкий и
вольный мир... первого голубя". В небольшой этой книжке, отпечатанной на дешевой бумаге
и производившей весьма скромное впечатление, были помещены, в частности, рассказы Е.
Чирикова, А. Аверченко, очерк В. Булгакова "Замолчанное о Толстом".
...И рассказ Сергея Эфрона "Тиф", в котором запечатлелись отголоски событий и
переживаний, связанных с его тайным приездом в Москву с юга в январе 1918 года.
Отчаянная опасность, которой подвергается герой, пробирающийся в столицу с документами,
оружием и подложным паспортом; его болезнь; слежка за ним и, наконец, убийство
охотящегося за ним чекиста - все это описано экспрессивно, моментами - образно. Но главное
в рассказе - слова героя, за которыми скрывается характер самого автора, святая святых его
противоречивой натуры. "Человек с двумя судьбами рождается, - говорит он. - Одна,
задуманная творцом, другая, - совершающаяся в жизни". И если одни проживают свою
"суетную", "ненужную" жизнь, то вторые (меньшинство) прислушиваются к "тайной, скрытой,
задуманной судьбе", "чуют ее и совершают безумства, подвиги, преступленья. Поэты, герои,
убийцы, предатели"... Они горят "огнем последним". Они живут до поры "преддверием, неким
"пока"". "И вот "пока" кончилось. Началось подлинное, сущее". - Тогда-то и начинаются для
них деяния: свершается их "задуманная судьба". И в таком состоянии обостряются все
чувства. "Вот жена моя, любил ли я ее раньше? - вопрошает герой. - Скажете - да? нет, нет,
нет. Только теперь полюбил. В вечность, в бесконечность, до смерти и после смерти. Только
теперь чувствую ее постоянно рядом, не рядом, внутри, в себе, вокруг, всюду".

Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху.
("Я с вызовом ношу его кольцо...", 1914 г.)
"Моя последняя и самая большая просьба к Вам - живите". (Эфроновское письмо к жене
с юга. 1918 г.)