Подружкины посиделки-2

Вячеслав Денисов. Короткие истории
Футбол мужчин среднего возраста – зрелищное событие. Внутри двора огороженная сеткой хоккейная коробка. Каждое воскресенье мамы уводят детей от футбольного поля подальше. Дети не должны знать, что звучит из уст пилота, оторвавшего штурвал после взлета.
Принадлежность к спорту значения не имеет. В коробку допускаются все, кому за сорок. В нашей команде есть самый настоящий спортсмен по имени Гриша. В прошлом - боксер, мастер, чемпион, тюрьма, бизнес. Очень хороший человек. Из тюрьмы пришел человек человеком. Отдаст последние трико. При отдаче взыщет вдвое. Но в последнее время стал подрывать авторитет сближением с политикой. И было заметно – не очень ему и хочется. Но природа брала свое. Логическую цепочку в биографии нужно было взять последним звеном.
Выйдя сегодня во двор и потрескивая мышцами, Гриша сообщил: у него в половине второго свидание. Так и сказал: «в половине второго». Как хочешь, так и понимай. То ли время, то ли место. Познакомились на Мальдивах. Девочка шикарная, сказал. Повезет её в театр, потом в ресторан. А потом безумный секс, конечно. Дальше видно будет.
Закончив сообщение, Гриша объявил: из защиты он сегодня уйдет ещё глубже и встанет в ворота. А то придурок Власиков опять ему по спине пробежит. Или дебил Боровой снова на руку наступит. Придет к шикарной девочке с гипсом на руке. К мужчинам, которые суют что попало куда попало, женщины относятся с осторожностью. И тогда всё пропало: театр и – домой её. Потому что с гипсом на руке в ресторане хорошо только вареные яйца заказывать. А на секс с гипсом вообще без слёз смотреть нельзя.
- При чем здесь яйтса? - заметил гроссмейстер Боровой, глядя на мяч. – Мы начнем сегодня или нет?
Это было справедливо. И мы начали.
И тут же случилось несчастье. Шахматист Боровой с носка пробил по мячу и последний, просвистев как ядро, встретился с Гришей анфас. Депутата вдуло в ворота. Стокилограммовое тело именитого боксера разорвало сетку рабица на воротах и вылетело с другой стороны.
Накрыв Григория тенью, мы убедились: вопрос «кто я?» философским для него не является. Синий опухший нос с намеком на Малевича сиял на красном блюде лица. Григорий находился в делирии.
- Ничего, - сказал ему Власиков, - не в первый раз, вывезешь.
- Григорий, вы плохо выглядите, - заметил шахматист Боровой. – У вас литсо страдающего бессоннитсей человека.
Гришу это приободрило. Он поднялся. Отряхнулся как собака, начиная с головы и заканчивая задницей, и мы продолжили. Умеет человек держать удар. Но это утро протестовало против театра. Что-то не ладилось у нас нынче с комбинационной игрой.
Находящийся на линии ворот гроссмейстер Боровой попытался вбить мяч в Гришины ворота, но промазал. Нога с шумом лопасти пронеслась мимо мяча и раздался стук.
- Гад!.. – страшным голосом закричал Гриша. Он схватился за колено и с шумом сосны повалился на бок. – Гад, гад!..
Матч снова прервался. Мы опять бросились к Грише. Единственным, кто не выключился из игры, был любитель динамики миттельшпиля шахматист Боровой. Он метнулся к мячу, продолжавшему стоять там, где он его оставил: перед лежащим Гришей. Свистков у нас не было. Остановить игру было нечем.
И мы услышали звук, который можно воспроизвести только одним способом – с разбега пнув мешок с ёлочными игрушками. Все находящиеся в коробке без команды скрестили руки на животе и похолодели. Звук эхом кружился над футбольным полем и не улетал. Между смертью и этим звуком выбор очевиден: лучше смерть.
Мне было тяжелее всех. Я прозаик, человек, проклятый художественными образами. Перед моим сырым от пота лицом проплывали картины одна хуже другой. То - натюрморт с белоснежной скорлупой на красном мохере. То - желток солнца в вангоговском хроме, то - отсеченная рукой Рубенса голова медузы Горгоны.
Гриша поменял цвет. Его лицо стало синим, а нос, наоборот, красным. Он напоминал приготовленное к разделу в долях недвижимое имущество. Так тигр лежит в засаде, дрожа только концом хвоста. Он, не моргая, смотрел на Борового. Его взгляд выражал укоризну. Придавая укоризне эмоциональный характер, он то поднимал брови, то опускал. Иногда поднимал брови по очереди. Иногда в определенном порядке, используя азбуку Морзе. Гриша был непривычно многословен. Из молчуна он превратился в болтушку. Из его сжатого гузкой рта не раздавалось ни звука. Но мы всё слышали.
Гриша говорил Боровому:
- Борис Яковлевич, дорогой Борис Яковлевич. Я крайне обеспокоен тем, как в ближайшее время будут развиваться наши отношения. Тому, что сделала ваша правая нога, нет названия. Говорят, время лечит. Я надеюсь только на это. Потому что снова уезжать в благоухающий девственной свежестью Красноярский край у меня нет ни малейшего желания. Я призываю вас… Нет, я умоляю вас покинуть этот город на месяц, а лучше на два. Пусть засохнут раны и отвалятся струпья. Пускай за суетой будней память растворит ваш образ как дымку. Я имею в виду: уезжайте лучше на тот срок, после которого у нас возникнет необходимость познакомиться...
- Ну, ты как? - прозвучал безусловно риторический вопрос Паши Цикалкина.
- Даже не знаю, как так получилось, - признался Боровой, ковыряя носком кеда грунт. – Вот же мяч. Вот – нога. И надо же… Тс, тс, тс. Как мне стыдно.
- Я не тебя спрашиваю.
Гриша молча пожал плечами. Мы расслабились и опустили руки. Он услышал вопрос, это уже было хорошо.
- Гриш, так даже лучше, - сказал инженер Андрюха. – Театр, ресторан… Чего метаться туда-сюда? Сидишь себе в кресле, рассказываешь ей анекдоты. Никакой суеты. Уверенность во взгляде. Женщины это любят.
Нащупав в кармане трубку, Гриша её медленно, словно боялся разбить, вынул.
- Это же не в политсию? – напрягся Боровой.
Гриша произнес в трубку таинственным шёпотом:
- Сегодня не получится… Я что-то недомогаю… Хорошо, в субботу…
Как это точно – недомогание. Не домогается мужчина, и всё. Нет пока желания. Но в субботу точно будет хорошо.