Подружкины посиделки-2

Дело, значит, вот как происходило. Я своими словами. На полицейский материал внимания обращать не будем. Там с ошибками, вы не поймете, кто куда нахулиганил. Не знаю, получится ли даже у меня. Учитывая, что рассказывать это нужно с привлечением средств синематографа, которыми не располагаю.

Итак: утро. Бежит старшая по дому вдоль дома, в котором она старшая. На мировой рекорд на стометровке идёт. С развевающимся на ветру шиньоном, окровавленными кулаками и в юбке, замок которой переехал вперед и стал ширинкой. Левый пятый размер вывалился в пробоину на распущенной в лоскуты блузе. Правый ещё держится в крепости. В мерцании утренних фонарей – вылитая Свобода-На-Баррикадах Делакруа.

И вот в чем причина появления в таком виде ответственного лица. Шла она по территории, пересчитывала какашки на газоне. И вдруг выходит из-за угла Яков Моисеевич из шестьдесят второй, Аркашку ведёт. Так-то Аркашка адекватный. Ну, кусанёт колесо у машины на ходу. Но это мелочи. Разошлись бы, но тут на глазах старшей по дому Аркашка тормозит, поднимает лапу и направляет струю давлением в три атмосферы на любимую ею петунию сорта Бургунди.

У старшей по подъезду как пошло тепло от ног к лицу, как накатило... Эта-то волна, видимо, и понесла её на скалы. Не девочки женщины, когда на них такие волны накатывают, чувствуют себя в осени и мыслят эгоцентрично. Размахнулась она и врезала по морде Аркашке трубой из «Аргументов и Фактов». Газета - в хлопья. В руке только список редколлегии остался.

И вот бежит Аркашка за старшей по дому. Плачет и отрывисто информирует, что мифы о людоедстве питбулей лишены научного обоснования. Что к котам равнодушен, а из любимых фильмов - про сербернара Бетховена. Мухи не обидит. Но если эту фрю сейчас поймает, то сидеть Якову от семи до двенадцати. А если вовремя не подбегут, то и от десяти до двадцати.

А позади Аркашки коровьим аллюром скачет Яков Моисеевич. Сжимает в руке левую часть бюстгальтера и пытается убедить старшую по дому, что можно пришить и будет как новый. И что шиньоны от Фурцевой всё равно неактуальны, нынче в ходу как раз дреды. И что в тюрьму ему никак нельзя. Он в пятницу экзамен по истории православия принимает.

В общем, шло к примирению сторон. Но беда одна не приходит. Из третьего подъезда вылетает с хозяином на веревке ризеншнауцер Митя. Понимая, что и так много пропустил, вступает с одеждой Аркашкиного хозяина в такие противоречия, что Якову Моисеевичу или чашкой от пятого размера прикрывайся, или отказывайся от экзамена по истории православия.

А Аркашка навалял старшей по дому, ризеншнауцеру, его хозяину. По дороге домой перекусил сидящей на лавочке старухе костыль и урну облил.

И вот теперь старшая по дому отравляет жизнь своим появлением всему райотделу. Каждый день допрашивает участкового, требуя сообщить, сколько в годах дадут её мужу Якову Моисеевичу и когда этот лейтенант полиции собирается усыплять проклятого Аркашку.

Участковым нельзя задавать вопросы в такой редакции. Они бессильны перед стихией и смертны. Пока выбор остановился на хулиганстве. Но как допросить Аркашку в качестве подозреваемого… Положим, эту преграду преодолеть можно. Допустим, и распишется. Почерк у него, судя по петуниям, твёрдый и разборчивый. Но как вручить ему обвинительный акт - вот главный вопрос. Представляется, что к печатным изданиям он с некоторых пор относится с недоверием

Вячеслав Денисов