Худелки-Трынделки (система - 60) Глава 4

Старик Пикассо и не подозревал, что его творчество вызовет такой ажиотаж среди москвичей и гостей столицы.
Чтобы попасть в музей имени Пушкина на выставку картин великого художника, пришлось простоять три часа
Елена ПОПОВА — 15.03.2010
Каждый уважающий себя музей мира должен иметь очередь. В Лувр я стояла минут семь, в Дэ Орсе – три с половиной, у входа в Дрезденскую галерею потопталась секунд сорок. То есть вы понимаете, чем круче заведение - тем больше очередь.

В музей имени Пушкина мы стояли три часа. Правда, там был Пикассо. И посмотреть эту выставку для кого-то было делом чести, для кого-то – жизни, для иных же – престижа. Но сейчас различие в мотивациях не имело значения, мы были едины в чем-то большем.

Стоять в очереди было холодно, голодно и ногам больно, но весело. Спаянные благородным порывом к прекрасному мы эти три часа жили как один большой организм, сердца наши бились в унисон, а глаза смотрели в одну сторону – туда, где маячило начало очереди. И все, кто стоял в конце, тихо и дружно ненавидели тех, кто уже прижимался к последним звеньям решетки. Но эта ненависть была полна скрытой солидарности, потому что люди прекрасно понимали, что их будут ненавидеть так же, когда они приблизятся к входу.

На генетическом уровне впитавшие родовую память об очереди – и стар, и млад принимали ее витиеватое плотное тело с покорностью и восхищением.

- Ты посмотри, как народ к искусству тянется, - то и дело раздавались голоса, дрожавшие от гордости в большей степени за себя.

- Да, не за колбасой стоим и не за финскими сапогами, - поддерживали свое реноме культурных людей соседи.

Мир разделился на две части – первая стояла в очереди, вторая находилась вне ее. И все непосвященные смотрели на людей, прикрывавших музей своими телами, словно на андронный коллайдер, изогнувшийся в центре Москвы средь бела дня. Им было не понять нас, стоящих.

А очередь жила своей жизнью – разговаривала, перекусывала, отправляла естественные потребности, гуляла, зарабатывала. Многие успевали сбегать в кафе, туалет, магазины и даже в Храм Христа Спасителя, пока соседи держали место.

Не покидал очередь лишь один персонаж. Он мыкался где-то за нами. И следы многолетних культурных возлияний на его лице ясно свидетельствовали, что Пикассо станет последней каплей в художественном образовании этого «дяди Васи». Его роль в нашей очереди читалась вполне определенно, но окончательно подтвердилась, когда мы вернулись с обеда. Наше место уже вплотную приблизилось к цели. Сердца забились чаще, ноги загудели более гулко, а дядя Вася стал проявлять признаки предкультурного беспокойства. После нескольких звонков по мобильному и переговоров он пристал к нашей соседке.

- Сейчас тут мои друзья подъедут, но они пройдут за вами, - уверял дядя Вася.

Друзья дяди Васи подъехали на «Лексусе» и под дружное молчание нас, стоявших, пристроились в начало очереди. Мы были единодушны в своем презрении к чужакам – загорелой, одетой, как на премьеру в Большой, пожилой паре – женщина индифферентно надменна, мужчина приветливо улыбчив. Разве могли они, не выстоявшие, не прожившие эти три часа, понять всю глубину и мощь творчества Пикассо? Никогда.
Вот ради чего мы мерзли три часа. Одна из бесчисленных вариаций "Поцелуев" в стиле Пикассо.






Но это, впрочем, было уже все равно, потому что милиционеры получили по рации приказ пропустить очередную порцию жаждавших Пикассо. И мы ворвались во двор, мы понеслись к ступенькам храма, мы протиснулись в дверь. А там – упс – очередь в кассу. Ха-ха – она только позабавила нас. Зажав билеты в руке, мы устремились дальше, а там – фу! – очередь в гардероб. Хотели и здесь посмеяться, но не тут-то было. Мы просто восторжествовали.
Тот самый загорелый-улыбчивый-извиняющийся проявил недопустимую беспечность и выдал себя с головой. Он снова решил миновать очередь!

- А что это у нас мужчина - чиновник? – бдительная бабушка – божий одуванчик проявила гражданскую сознательность. – Видите, люди стоят. А вы куда?

Не переставая улыбаться, мужчина произнес несколько абсолютно бессмысленных фраз, и стало ясно – чиновник. Только они на таком птичьем языке привыкли общаться с народом. В результате загорелый дядя, дабы не навлечь на себя гнев народный, был вынужден пропустить всех вперед и пристроиться со своими чиновничьими польтами в самый конец! Так мы взяли реванш и восторжествовали! (Да, господа, такие настроения у нас в обществе – скоро бедному чиновнику ни чихнуть, ни охнуть).

Но вот очередь закончилась, пальто сданы, и все мы, бывшие единым организмом, распались и стали отдельными посетителями. И стали искать истину, которая, как говорят, открывается в настоящем искусстве.

- И где же у него ноги и голова? Ну и где тут скрипка? – вопрошали отдельные зрители.
Все мы были в поиске смысла. А кто-то уже и обнаружил его.
- О, такую бабу из двух дуршлагов, и я у себя на даче сделаю! – замечали отдельные зрители.

В общем, каждый получил то, за чем стоял. А стояли мы, заметьте, не за финскими сапогами и даже не за колбасой, стояли мы за Пикассо!