Мой Смоленск

Танюша, Нуржауган, спасибо огромное за поздравления и прекрасные цветы. Я тронута. Очень приятно, когда событие, казалось бы более близкое для смолян в памяти тех, кто живёт далеко. Я сегодня не планировала писать сообщения, но, в благодарность, за ваши тёплые слова примите небольшое сообщение о событиях и людях живших 25 сентября 1943 года.

Имя Александра Трифоновича Твардовского неразрывно связано со смоленской землёй и с Великой Отечественной войной.
Специалисты подсчитали, что за 4 военных года поэт написал больше трети всего созданного им за всю жизнь. И много позже военная тема в его творчестве напоминала о себе неизжитой болью.
А.Т.Твардовский как-то сказал: «Мы живём, болтаем, пишем, пьём, едим, но её, войною, уже безвозвратно отрезана какая-то половина жизни, что-то навек закрылось. Сознание постарело».


Твардовский в 1943 году.

25 сентября 1943 года, Твардовский с передовыми частями армии Западного фронта входит в Смоленск со стороны Рославльского шоссе. «Первым было впечатление будто город горел все эти два года .Кварталы заволокло дымом, едкая пыль от взорванных зданий стояла в воздухе. Город было трудно узнать».
Сразу же Твардовский начинает искать свою семью. Находит только через 2 дня. Дом, где они жили был разрушен и Твардовскому разрешают занять квартиру в любом чудом уцелевшем здании. (За период оккупации и в ходе сражений было уничтожено 93% зданий в городе и квартира в подарок семье - это поистине царсая награда)
Твардовский выбирает квртиру в чудом сохранившемся здании по адресу: пер. Запольный д. 4.







Там, в период оккупации находилось общежитие для немецких офицеров. Как вспоминали сёстры поэта Анна и Мария, в доме не было окон, была разрушена часть пролётов, даже тела убитых немцев, но в целом там можно было жить. Части Западного фронта, редакция газеты "Красноармейская правда", где в годы войны работал Александр Трифонович, на пол года базируются в Смоленске, поэтому, Твардовский на достаточно долгий по военным меркам срок остаётся вместе со своей семьёй. Ему выделяют самую большую комнату,



из окна которой был виден пустырь, дорога к Чёртову рву.



Это мостик через Чёртов ров. Пыталась снять во всех ракурсах, но видна только буйная зелень, а то, насколько здесь глубоко и страшно показать не получается.

За домом был пустырь, его можно было видеть из окна. О своих впечатлениях, о том, что увидел поэт в любимом городе, о том как сильно увиденное потрясло его можно прочесть в его коротких рассказах и стихах. На мой взгляд - это очень точно показывает всё, что представлял из себя город в эти дни:

«В Смоленске»

Два только года или двести
жестоких, нищих лет прошло...
И то, что есть на этом месте,
не город это , не село...
Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой…
Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров...
Два только года. Жизнь с начала —
С огня, с воды, с охапки дров.

Весной 1944 года начинается операция по освобождению Белоруссии, и больше в этой квартире поэт не живёт, только приезжает в качестве гостя. В квартире остаются жить родители поэта – Мария Митрофановна и Трифон Гордеевич Твардовские, сёстры Анна и Мария с детьми. Как писал в одном из писем Александр Трифонович семь моих родных душ.

Последней жительницей квартиры до 1988 года стала младшая сестра поэта Анна Трифоновна. Затем она переехала жить к дочери в Москву и передала квартиру музею-заповеднику.

Сейчас, когда я говорю, что для современников Твардовский был одним из самых популярных людей, мне, к сожалению верят с трудом. Но это действительно так.
Его Василия Тёркина знали наизусть и на фронте и в тылу. Более того, вырезки из газеты "Красноармейская правда", в которой печатались новые главы находили в ранцах немцев. А Василий Глотов, который стал внешним прообразом Тёркина задолго после войны получал письма на имя Василия Тёркина и письма доходили. Почему? Да потому что это был настоящий народный герой, самый обычный, о котором Твардовский писал:

Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.



"Родители" Василия Тёркина - сидит - А.Т. Твардовский. Стоят - Орест Георгиевич Верейский, художник, автор почти всех иллюстраций к произведениям Твардовского. Сын известного графика. И Василий Глотов.
Согласитесь, похож.



Конечно Верейский сделал сотни зарисовок, но три года они с Твардовским не могли в этих вариантах увидеть "своего Василия". А потом они почти случайно познакомились с начинающим поэтом, сержантом Глотовым. Это был настоящий сибиряк, который и на медведя ходил и дрова рубил, и на гармони играл. И на войне не раз ходил в штыковую, награждён орденами и медалями. Кроме этого - Глотов очень весёлый человек. Сама идея позировать была для него забавной. Так с шутками и прибаутками он и провёл несколько часов с Верейским. А когда эскизы были готовы и очередной вариант Верейский и Глотов показали Твардовскому, то тот воскликнул: "Ну вот. Это и есть мой Тёркин". Глотова кроме как Тёркин Твардовский больше и не называл. Более того, очень болезненно реагировал на попытки изобразить его героя другим.


Слог у поэмы лёгкий, строки сами собой запоминались:

Вот стихи, а всё понятно
Всё на русском языке.

Твардовский не писал пафосное произведение. Конечно, он не воевал на передовой в прямом смысле слова, с оружием в руках. Он ещё с финской войны работал военным корреспондентом, причём именно в действующих частях и ему не надо было пересказывать какие-то события и сражения - он это всё видел своими глазами и переживал сердцем. Потому и любили и его самого, и его героев.

В Смоленске Твардовский пишет новую, третью часть "Василия Тёркина" и начинает новую поэму "Дом у дороги". Потом он назовёт эту поэму падчерицей, незаслуженно забытой, хотя за неё "кровью плачено".
Я, конечно знаю, что девушка я эмоциональная, поэтому, читая в той поэме главу о рождении у главной героини в немецком концлагере сына, не могу сдерживать слёзы. Но, потом оказалось, что эту главу мало кто может прочесть без слёз. Настолько проникновенно и так трогательно Твардовский говорит там от имени матери. А зная о том, что он ещё до войны потерял маленького сына понимаешь, что этот человек не врёт, когда говорит о любви к ребёнку, когда беспокоится и переживает о нём...

Родился мальчик в дни войны,
Да не в отцовском доме, -
Под шум чужой морской волны
В бараке на соломе.

Ещё он в мире не успел
Наделать шуму даже,
Он вскрикнуть только что посмел -
И был уже под стражей. ..

...Родился мальчик, брат меньшой
Троих детей крестьянки,
И подают его родной
В подаренной портянке.

И он к груди её прирос -
Беда в придачу к бедам,
И вкус её солёных слёз
Он с молоком отведал. ..

И мать в кругу птенцов своих
Тепло, что с нею было,
Теперь уже не на троих,
На четверых делила.

В сыром тряпье лежала мать,
Своим дыханьем грея
Сынка, что думала назвать
Андреем – в честь Андрея,
Отцовским именем родным.

И в каторжные ночи
Не пела – думала над ним:
- Сынок, родной сыночек.

Зачем ты, горестный такой,
Слеза моя, росиночка,
На свет явился в час лихой,
Краса моя, кровиночка?

Зачем в такой недобрый срок
Зазеленела веточка?
Зачем случился ты, сынок,
Моя родная деточка?

Зачем ты тянешься к груди
Озябшими ручонками,
Не чуя горя впереди,
В тряпье сучишь ноженками?

Живым родился ты на свет,
А в мире зло несытое.
Живым – беда, а мёртвым – нет,
У смерти под защитою.

Целуя зябкий кулачок,
На сына мать глядела....

У главной героини есть прообраз - дальняя родственница Твардовского, которая в последние дни перед освобожением была угнана с детьми в Германию. И именно эта история, встреча с односельчанами и стала тем толчком, который окончательно привёл поэта к решению начинать новое произведение, основной мыслью которого будет сохранение памяти о войне.

Как я уже сказала, сейчас в квартире, где жили Твардовские создан мемориальный музей.
Так как семья Твардовских была раскулачена в 1930-е годы и сослана за Урал, а затем, когда уже смогли вернуться в Смоленск дом, в котором они жили был уничтожен, то никаких довоенных предметов обстановки конечно же почти не сохранилось.

В этой квартире вся мебель приобреталась уже после заселения. Обстановка в комнатах показана такой, какой она была в 1950-1960-х годах. Комнаты маленькие. Всё очень скромно и просто.

Одна из комнат занята экспозицией, где можно не только познакомиться с жизнью и Творчеством поэта, но ещё увидеть фотографии, сделанные в квартире и понять, что обстановка была именно такой на протяжении долгих лет:



Мария Митрофановна сидит в большой комнате на диване. На стене портрет любимого сына в рамке, которую сделал Иван Трифонович Твардовский.

Сейчас экспозиция в этой комнате изменилась, там новые фотографии и стенды, сделанные на современном оборудовании.

В спальне родителей стоят обычные железные кровати комод и шкаф:





В кухне почти вся мебель сделана руками Ивана Трифоновича Твардовского, одного из сыновей.


Например, эта полочка для полотенец.

В гостиной старый диван, посреди комнаты стоит круглый стол и книжный шкаф.

Книги – главное богатство семьи Твардовских.


Твардовские в 1916. Александр - крайний справа.

Любовь к книгам, чтению всем детям прививал отец – Трифон Гордеевич. Он был обычным крестьянином, кузнецом, но кроме этого, как писал в своей автобиографии А.Т. Твардовский:
«…Отец был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски. Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с «Полтавой» и «Дубровским» Пушкина, «Тарасом Бульбой» Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов: «Бородино», «Князя Курбского», чуть ли не всего ершовского «Конька-Горбунка». Кроме того, он любил и умел петь, - смолоду даже отличался в церковном хоре. Обнаружив, что слова общеизвестной «Коробушки» только малая часть «Коробейников» Некрасова, он певал при случае целиком всю эту поэму…».
В кухне на столе стоит лампа, за которой, по воспоминаниям детей, любил читать Трифон Гордеевич.



В последний раз Твардовский приезжает в Смоленск в 1965 году на похороны матери Марии Митрофановны Твардовской. Мария Митрофановна была из обедневшего род дворян Плескачевских. Александр был её любимым сыном и сын платил ей настоящей сыновьей любовью и привязанностью. В «Автобиографии» он писал о ней:
«…Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п…»
Ей поэт посвящал много стихов. Один из самых красивых и лиричных был написан белым стихом:
И первый шум листвы еще неполной,
И след зеленый по росе зернистой,
И одинокий стук валька на речке,
И грустный запах молодого сена,
И отголосок поздней бабьей песни,
И просто небо, голубое небо —
Мне всякий раз тебя напоминают...

А после её смерти он написал цикл «Памяти матери». Самое проникновенное в этом цикле называется "Прощаемся мы с матерями", где поэт смог выразить и всю свою любовь и боль утраты:

Прощаемся мы с матерями
Задолго до крайнего срока —
Еще в нашей юности ранней,
Еще у родного порога,
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвемся разлуке.
Разлука еще безусловней
Для них наступает попозже,
Когда мы о воле сыновней
Спешим известить их по почте.
И карточки им посылая
Каких-то девчонок безвестных,
От щедрой души позволяем
Заочно любить их невесток.
А там — за невестками — внуки...
И вдруг назовет телеграмма
Для самой последней разлуки
Ту старую бабушку мамой.

Александр Трифонович Твардовский был сложным человеком. Правдивым и резким. Он не боялся отстаивать свою точку зрения даже если это причиняло ему большие неприятности. О его поступках можно рассказывать много и долго, но я хочу закончить свой рассказ стихами, которые были написаны незадолго до смерти. Я очень люблю это стихотворение. Оно не только лучше любых слов говорит о том каким был Твардовский. Оно для всех нас.

К обидам горьким собственной персоны

Не призывать участье добрых душ.

Жить, как живешь, своей страдой бессонной,

Взялся за гуж — не говори: не дюж.

С тропы своей ни в чем не соступая,

Не отступая — быть самим собой.

Так со своей управиться судьбой,

Чтоб в ней себя нашла судьба любая

И чью-то душу отпустила боль.