Джон Шемякин
2 ч. ·
Со мной, наверное, трудновато было режиссёру Авдотье Андреевне Смирновой. Я постоянно неожиданно появлялся с "дополнительными материалами". Только всё устаканится на площадке, только крестьянки начнут голыми бегать по лугу или граф Лев Николаевич начнёт крутить сальто на перекладине, только все начинают счастливо улыбаться и ликовать перед предстоящей бессонной работой, как из кустов, отмахиваясь от демонов рассыпающимися пыльными папками, появляюсь я в паутине и требую немедленно всё прекратить, группу распустить, начать всё сызнова, пойти всем в архивы, там вдохнуть полной грудью правды, отмолить грех. Ибо! Ибо упущен важнейший момент! Важнейший! Нужный просвещённому зрителю, зачарованно следящему пальцем за перемещением цветных говорящих пятен на экране. Какой момент? - спрашивал меня обычно самый крепкий исполнитель, выдёргивая топор из колоды. - какой, гладь, момент?! А на станции момент! - визжал я в ответ, - багажная квитанция на поросят была у Льва Николаевича не того цветового оттенка! Он когда душит соседа, граф-то наш, цвет квитанции на поросят смотрится чуть более фиолетовым. Грубейшая ошибка! А я ведь просил! Я же образцы высылал! И линия отрыва корешка там ровная!
Не выпуская папок из рук, продолжая про тарифы перевозок грузов на Московско-Курской железной дороге, попутно показывал голым крестьянкам, как надо правильно бегать по лугу и падать в траву, увлекая за собой желающих.
Собой я очень ярок. А в минуты творческого экстаза и не укротим. Муж моей мамы - художник Константинов постоянно рисовал меня для цикла картин "Иго", на которых я роскосо наблюдал в образе монгольского царевича огненную гибель Киева или резню в Рязани. Особенно художнику Константинову удавалось передать жуткие кровавые всполохи в моих пресыщенных глазах. Помню, что жрал я при позировании рахат-лукум, сидел верхом на сыне художника - белокуром Степане, был толст и вытирал пальцы о лён стёпиных волос. Со стороны сцена выглядела несколько пугающей. Я же голым сидел. А должен был быть в школе.
Вот так я и на площадке. То на лошади скакал с криком "Я пришёл дать вам волю!", то прыгал на спину первому попавшемуся зазевавшемуся из декораций с хриплым частым шепотом про "на казённой части находится завинтованный уступ, в который ввинчивается казенник, а вот затравочный стержень должен быть с конусом! где конус? на что будем надевать ударный колпачок?" Когтями ног держал жертву крепко.
Когда зазевавшаяся было актриса всё же сбивала меня со спины об какой-нибудь столб или косяк, я не унывал и объяснял нервно смеющимся и переглядывающимся гримёрам, что всё тут не так, всё тут как-то...что прицел бывает двух родов: для стрелковых войск - с длинным щитиком, а для линейных - с коротким щитиком, с вот таким, примерно, на прицельной колодочке, а у нас что за щитики? нас разоблачат! все по этапу пойдём, надо всё-всё переделывать, стирать отснятое, менять полностью состав, да и прописки.
Заодно показывал не только размер щитика, но и демонстрировал замечательным мастерам умение владеть щипцами для завивки типа марсель (см. кровавые всполохи в глазах). Часть волос я сжигал, понятно, но, слава богу, не на себе.
Но больше всего мне хотелось поразить режиссёра Авдотью Андреевну. Она это понимала. И передвигалась по площадке как по черному "Ностромо" в стиле лейтенанта Рипли из "Alien". Лейтенант Рипли как бы поняла ближе к финалу, что картина Скота оказывается не про защиту животных. Что не всегда выбор попутных заканчивается дружбой. Что мигранты бывают всякие.
Особенно я донимал Авдотью Андреевну одним из лучших персонажей ленты - прапорщиком Стасюлевичем.
6 сентября каждый сможет увидеть в кинотеатрах ленту "История одного назначения", что позволит мне купить своим одиноким детям кое-какие сладости и немного маргарина на Новый год. Но про Стасюлевича я расскажу всё же.