Сначала стер некоторые посты, теперь вот это
Джон Шемякин
5 ч. ·
Мой шотландский прадед в 1940 году сел около своего дома с охотничьи ружьём и сказал всем обалдевшим родственникам и соседям: «Я здесь буду!» И каждый день он был там. Над ним сначала и не смеялись, хотя понимающе переглядывались. Мой дед выходил на свою войну каждый день. На этой войне он сидел на стуле. Сначала он выносил свой стул, потом возвращался в свой флигель за ружьём. Выходил с ружьём. Садился на стул и спокойно пил чай с молоком. Ему было 80 лет. Он успел помаршировать. Он достраивал британскую империю в Южной Африке, рыл под Ипром подземные тоннели, успел пострелять и в боевитых ирландцев. Имел специфическую биография, скажем обтекаемо. То, что он немного устал от пережитого, было очевидно всем здравомыслящим и молодым, которые остались в городе.
Сами они ходили на верфи, на заводы, в конторы. Занимались делом. Готовили страну к отражению гитлеровского десанта. Говорили про трудности, про недостаток продовольствия, про то, что на мебельной фабрике приходится делать самолёты, про то, что надо хоть раз победить немцев и итальянцев. Мой прадед не ходил на верфи, у него оторвало под Ипром половину ступни. Он сидел на стуле с охотничьим ружьём, патроны к которому держал в кармане ибо почему-то был уверен, что тёплый и сухой порох мощнее холодного и отсыревшего.
Со своего стула прадед вставал, иногда проверяя документы у велосипедистов, которых не признавал по той или иной причине за просто велосипедистов. Постепенно к фигуре на крыльце привыкли. И тут уж стали посмеиваться. А 13 марта 1941 немцы стали бомбить Глазго. Они бомбили верфи, мебельную фабрику, на которой делали самолёты, конторы, дома, в которых жили люди. Прадед сидел на нашем крыльце. Потом посмотрел в небо и поковылял куда-то за дом и дальше в заросли. Вышел из них вместе с немецким лётчиком. Который, конечно, сам сдался прадеду. Но люди с верфей, фабрик и контор хотели верить, что прадед взял этого немца в плен. Люди хотели победы. Возможно, люди поверили бы и в то, что прадед сам сбил немецкий самолёт в неравном воздушном бою, сбил девять, а троих оставшихся захватил голыми руками ещё в воздухе. Но на то, чтобы в эту правду поверить, нужно много времени, а его у людей не было. Надо было продолжать работать. Однако прадед был первым, кто провёл пленного врага по нашей улице.
Сейчас о прадеде никто не помнит, конечно. Может, и не было ничего подобного. Не приводил он немца. Сидел и сидел себе.
А к чему я вспомнил?
Мы очень хорошо живём, судя по всему. Я всегда говорил и повторю, что драма моей страны ( а моя родная страна – Россия) заключается в том, что она никогда не жила так безопасно, комфортно, сыто как при президенте Владимире Путине. Никогда. Вот что с этим поделать? Совпадение ли это такое, результат того, что правительство недосыпает и недоедает, лишь бы нам стало лучше, волшебная шапка президента или есть какой иной таинственный ингредиент, но вот такая драма вышла.
Собственно говоря, прекрасный интервьюер и, наверняка, отличный человек Дудь пытается как-то ответить на загадку, стоящую перед ним: зачем и отчего Путин продолжает быть президентом? Мне скажут, что нет, не о том Дудь, что Дудь спрашивает у людей, которые с охотой дают ему интервью, не только про Путина и прямую путинскую ответственность за селевые потоки с гор и неурожаи брюквы, не только про то, стыдно ли поддерживать режим сегодня и было ли стыдно поддерживать режим вчера?
И я соглашусь. Но я прочитал статью Александра Мельмана в «Московском комсомольце», посвященную интервью Никиты Михалкова Юрию Дудю и понял, что зря я соглашаюсь.
Юрия Дудя интересует только загадка существования Владимира Путина. Так Александр Мельман утверждает. Своим проницательным зраком Мельман уцепил самое главное: Михалков плох, потому что «поддерживал поочередно Ельцина, Руцкого, Березовского. Ну и последние лет –дцать, конечно, Путина. Дружил с ними, а с Путиным и теперь дружит. Бил ногой по лицу несчастного нацбола, которого держали охранники с двух сторон. Вставал на сторону сильного. А вот недавно осудил Серебренникова, своего коллегу, уже находящегося под судом. Вот такой широкий человек, я бы сузил». Михалкова Мельман бы сузил. А я бы расширил Мельмана. Просто редко можно увидеть такую объективность в сочетании с широко распахнутыми доверчиво девичьими глазами, как у Александра. Восторг Александра Мельмана ликующе конвульсивен:
«Дудь подкрадывается к Никите Сергеевичу как партизан: через папу и его гимн, через мигалку и двойную сплошную, через Юрия Богатырева. Через Путина…
Вот это, с Путиным, наверное лишнее. Зачем, когда и так все ясно — «слуга царю, отец солдатам…»
Напротив Юрия Дудя сидит Никита Михалков. О чём спрашивать Никиту Михалкова? Только про двойную сплошную, про мигалки, про спецталон, про гомосексуалистов и Путина. Собственно говоря, почти два часа шли методичные вопросы партизана Юрия Дудя про грехи Никиты Михалкова, приведшие его к дружбе с Владимиром Путиным. Больше партизану Дудю другого ничего и не нужно. Важно получить ответ: «в чем ошибки Путина?» у Михалкова. И ещё один ответ получить. Про «а не гомосексуалист ли вы?». Это безошибочно точные и важные вопросы, которые только и надо задавать всем, всегда и каждые полчаса. Такое время!
Никита Михалков любит власть. Он любит власть своей страны. Другие любят власть чужой страны. Третьи не любят власть вообще. А любят деньги, которые им дают люди, естественно, к власти не имеющие ни малейшего отношения. Ни малейшего! Ни к власти своей страны, ник власти чужой страны. Четвёртые любят закрывать глаза ладошками и счастливо шептать «какой же был славный поединок!»
«Это был очень куртуазный поединок на шпагах, в котором никто не пострадал, все остались живы. А мы всего лишь увидели его лицо. Новое лицо, уходящую натуру» - пишет Александр Мельман. Многим эта фраза покажется странной. Уж Никита-то Михалков своё лицо не прятал никогда, своей принципиальной византийской натуры не скрывал. Подданный византийского императора, как говорил С.С. Аверинцев, всецело, восторженно и до самозабвения поддерживал своего императора до тех пор, пока, по мнению подданного, император служит славе империи ромеев. Можете себе эдакое вообразить? Нормальная позиция, я считаю. Скажем прямо, не менее нормальная, чем шаблонно и яростно разоблачать президентскую власть по любому поводу, случившемуся в селе где-то под Вологдой.
Я всю жизнь мечтал увидеть диалог Добрыни Никитича и Родиона Раскольникова. Вчера увидел. Встретились две эпохи. Эпоха давшая и эпоха ждущая. Пока ничего не давшая, но жадно ждущая и строго спрашивающая: зачем убивал татар, зачем служил князю, зачем не вступился за Илью Муромца, которого Владимир Красно Солнышко в погреб посадил, уж не тварь ли ты дрожащая, не сузить ли тебя, Добрынюшка? Как Мельману, например, захотелось.
Может, тебе уйти, Никитич? Навсегда и в никуда, а? Зачем ты? Что ты там про время, про то, про сё, про веру...Сколько можно?
Удивительно, что Александр Мельман видел то же самое, что и я. Почему же его не удивляет то, что Михалков при всём своём темпераменте и некоторой мощи добровольно посадил себя в железную клетку, отвечая на вопросы Юрия Дудя?
Лично я бы не удержался и порасспросил бы Юрия про его друзей и платят ли они налоги, например. Про соблюдают ли они административный кодекс РФ, точно ли соблюдают? Безупречны ли они?
А то странно, что про двойную сплошную можно топить, а про друзей интервьюера нельзя. Но я мелочный человек. Михалков решил, видимо, что не будет мельчить и станет просто отвечать на череду вопросов про Путина и собственные грехи. Про то, что только и интересует Дудя.
Удалось ли ему ответить? Я думаю, что нет. И мало кому удалось бы. Как объяснить сидящему напротив и безучастному как Познер собеседнику, что Россия – это «Титаник», затопление которого пока удаётся предотвратить. Что Путину досталось судно, уверенно вбирающее забортный мрак тоннами и заваливающееся в бездну. Что Путину удалось стабилизировать положение корабля. Всего-навсего стабилизировать положение. Что это не так много, как хотелось бы, но не так мало, как кажется. Что для этого пришлось дать «полный назад» и отплыть чуть дальше от пункта назначения прежнего корабельного руководства – Нью-Йорка. Что настоящий «Титаник» с его пассажирами можно было спасти только так – давать «полный назад» и срочно вводить строгости, которые страшно не понравились бы первому классу. По итогу: строгостей: кое-какие блюда из меню ресторана исчезли, оркестр, как бывало, не наяривает. Ужасные лишения. Первый класс недоволен ужасно.
Михалкову не удалось объяснить Юрию Дудю, что Михалков не обязан быть идеалом, не обязан быть бесперебойным гением, что он вообще никому не обязан ничем: ни Дудю, ни, страшно сказать, Александру Мельману и другим обитателям уютного мира правды и бескомпромиссной правоты.
Но Никита Михалков попробовал. Ясно, что весь воспалённый интернет разразился потоком сарказма и улюлюканья. Успокаивает меня, что для нашего интернета это норма. Эта стабильность меня греет. Люди заняты делом.
Почему я в начале вспомнил про прадеда своего? Не для сравнения его с Никитой Сергеевичем. А для иллюстрации охватившего меня ощущения, что мыслящее сословие моей страны немного двинулось кукушкой. Мы как будто рвём кусок хлеба последний, впрыгиваем в последний вагон, увозящий нас от беды неминучей, смотрим, кто сколько места занял на тающей льдине. Мы отказываем кому-то в праве быть собой на основании того, что этот кто-то ведёт некую непонятную нам борьбу в своей душе. А нам кажется, что все очень просто, а человек размахивает кулаками на улице, гонит бесов и только поэтому подлец. А это совсем не так.
Какая борьба в душах у Юрия Дудя и Александра Мельмана, я не знаю. Я её не вижу. Какая борьба в душе Михалкова я видел вчера. Благодаря ли Дудю?