Мой ВЕРНИСАЖ..., не только поэтический

К дню рождения Бориса Пастернака.

Katia Margolis

10 февраля 2021
День в календаре, дом среди снегов, столбики слов на белой бумаге.
То, куда возвращаешься всю жизнь. Или то, что никогда не покидаешь.
Хронотоп , который всегда с тобой.


Дача Пстернака зимой.




10 февраля 2015 г. ·
Большой дом поэта стоял среди сугробов, как корабль вот-вот готовый к отплытию. Мы жили в пастернаковской сторожке в Переделкине. Само имя поэта мало затрагивало нашу детскую жизнь – более того, с детским же снобизмом мы полагали до поры до времени, что все носятся с поэтом, просто потому что он папа нашего дяди, а нам почти родственник, что-то вроде дедушки. Что ж до паломников – так это его добрые знакомые – старички и старушки. Скукоженную кутавшуюся в шаль, молитвенно называли «Надежда Яковлевна» и добавляли впоголоса «Мандельштам», бородатого с палкой шепотом – Копелев, про горбоносую –говорили, что она сестра Цветаевой – которую детское воображение рисовало, как цветочную фею – одну из мелких разноцветных куколок из конфетных оберток, которые так ловко скручивала для нас после чая ее подруга – Софья Исааковна Каган. Фигурки все множились на столе, а потом от едва заметного дуновения Софьи Исааковны начинали кружиться в вальсе по клеенке с яблоками. Шел снег или падали листья. А роман и поэт – были просто пейзажем за окном. Физическим пространством детства. Мы росли на полях стихов к роману. Поле начиналось сразу за калиткой. На горизонте были обозначены верхушки сосен и маковка церкви. Там, в трех соснах был похоронен то ли, поэт с фамилией как овощ, то ли доктор, с другой смешной фамилией, словно пережевывающей этот самый овощ. Выходить одним за ворота нам не разрешали. Просто подолгу стояли у калитки, вглядываясь в поле, словно выманивая свою судьбу из белого листа за воротами. Посетители музея привыкли к нашим фигуркам у зеленого забора. Собственно, и музея как такового в доме поэта тогда не было. Было нечто полуподпольное, куда приходили люди. Много людей, много лиц. Много слов, голосов, споров, разговоров. Вскоре, года в четыре, кроме силуэтов и лиц, в конце аллеи стали понемногу появляться и буквы. Потом слова. Они попадали на белую страницу, оставляя следы от дома до калитки, и терялись в том же белом поле. Потом потянулись строчки. Наподобие заборов вдоль писательского поселка. И вот однажды среди лапок, черных веток и просветов между ними, которые, оказывается, складывались в звуки, удалось разобрать:
"По той же дороге чрез эту же местность шло несколько ангелов в гуще толпы. Незримыми делала их бестелесность, но шаг оставлял отпечаток стопы." Вот так они и топают с тех пор. Буква за буквой. Штрих за штрихом. И снова вещи той пастернаковской дачи звучат первыми стихами, и снова вечное детство возвращается страницами белья на веревках строк, метрикой шагов по заснеженным аллеям, рифмами деревьев вдоль аллеи, бескрайнем полем смысла за калиткой.


Художник Катя Марголис. На даче Пстернака.