Любимые стихи

Лара писал(а):

Я только на изусть и автора не помню Мне без тебя так трудно жить

Наум Коржавин


Мне без тебя так трудно жить,
А ты - ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир...
А кажется, что можешь.
Есть в мире у меня свое:
Дела, успехи и напасти.
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить:
Все - неуютно, все - тревожит...
Ты мир не можешь заменить.
Но ведь и он тебя - не может.

1952

kichiginanatali
Катя Ц.
Девочки ,спасибо за Тушнову только от вас про нее и узнала и очень мне понравились ее стихи.

Дьюла
Спасибо,что поправила.И отдельное большое спасибо за тему!

Барбацуца писал(а):

и так они меня потрясли, что я (в первый и последний раз) написала на ТВ, ведущему передачи и мне прислали письмо с этим стихотворением

Ритулька вот это ты молодец, правильно,надо искать то что тебе дорого,или то что тебе надо!

Барбацуца писал(а):

Оно для меня, как заклинание.....(если внимательно прочесть

Ритуль,мне тоже он очень понравился!

Девочки спасибо вам всем за ваши стихи!

Дьюла
А у меня крутятся в голове строчки Наума Коржавина:
Вывернулся город на изнанку
Воздух раскалился до бела
В Херосиме на ступенях банка
Тень твоя последняя легла.
Кто ты был ?
Девченка иль мальчишка,женщина,ребенок иль старик
Тень твою на веки бомба выжгла
У войны всегда скупой язык...
А дальше я не помню,у тебя может есть сборник,если не трудно допиши

А вот у меня самое любимое стихотворение,в детстве у меня папа его читал я всегда рыдала.Думаю его все знают,но все равно напишу.
Стихи о рыжей дворняге.

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину;
-Прощай,брат,хоть жаль мне не скрою,но должен тебя я покинуть.
Швырнув под скамейку ошейник,
Он скрылся за гулким навесом,где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
Почти с человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа спросил:
-Что оставлен,бедняга,
Эх,будь ты хорошей породы,а то ведь простая дворняга.
Огонь над трубой заметался,взревел паровоз что есть мочи
На месте,как бык потоптался и ринулся в непогодь ночи.
В вагонах забыв передряги
Шутили,смеялись,дремали.
Тут видно о рыжей дворняге не думали не вспоминали.
Не ведал хозяин,что где то по шпалам из сил выбиваясь
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь.
Споткнувшись,кидается снова
В кровь лапы о камни разбила
Что выпрыгнуть сердце готово
На ружу из пасти открытой.
Не ведал хозяин,что силы
Вдруг разом оставили тело.
И стукнувшись лбом о перила
Собака под мост полетела.
Труп волны снесли под коряги...
Старик,ты не знаешь природы
Быть может то тело дворняги,
А сердце чистейшей породы.

Асадов

Если вдруг заболит душа
Заскулит, как побитый пес,
Постарайся закрыть глаза -
Чтоб твоих не увидели слез.
Чтобы чуть мелькнувшая грусть
Никому не заметна была.
Улыбаться себя заставь,
За ресницами пряча глаза.
Ну, а если станет невмочь -
Ты тихонько стихи прочти.
И поверь, они смогут помочь
И беду от тебя отвести.

К сожалению тоже не знаю чьи это стихи!

**

**

Лара писал(а):

А вот у меня самое любимое стихотворение,

Очень замечательный стих!

Плюшик писал(а):

Все что решить надлежало- решили, Все что раздела ждало разделили, Только одно не могло разрешиться- Это одно не могло разделиться "Мы расстаемся совсем, окончательно, Так нужно, так лучше и надо решить, Ты не пугайся, слушай внимательно С папой иль с мамой будешь ты жить?" Упрямо сердце мальчишечье билось Взрослых не в силах понять до конца Не выбирало и не делилось Никак не делилось на мать и отца...

Лена, это стихи Эдуарда Асадова

Войдёт зима на цыпочках в твой дом,
Наобещает, но не напророчит.
И в прошлое поверится с трудом,
Как верится по воскресеньям в почту.

Войдёт зима, присядет у окна,
Попросит чай в сиреневом стакане,
И спросит сколько лошадей загнал,
Пока искал свой философский камень.

Не снег на землю пал – господень дух,
Зима грехи отпустит иль замолит.
А ты покажешь, глубоко вздохнув,
И льды в зрачках, и на душе – мозоли.

Чтоб отогреться – водки в горло влей,
Видать, твой путь был вправду слишком длинным.
Пока ты шёл за чашею своей,
Ты весь промёрз до дна, до сердцевины.

Молчит суфлёр, и птица не кричит,
Косится божий сын в углу с иконы.
Твой философский камень – кирпичи,
А чаша – это кружка с самогоном.

Что не сказал, а только говоришь -
Найдёшь, быть может, в памяти пороясь...
И некуда – ворота отворишь -
Кругом зима... Кругом зима по пояс.

(Анатолий Гринвальд)

**.

Я мог бы другом быть твоим,
Я мог бы другом быть твоим,
Делить с тобой печаль и радость
Но эта выдумка как дым,
Как сон, как призрак испарялась
Я мог бы стать твоим рабом,
Чтоб исполнять твои желанья,
Писать стихи тебе в альбом,
Терпеть безмолвно наказанья.
И песни петь тебе одной,
Про все, на свете, забывая.
Я мог бы, счастлив, быть с тобой,
Да, только ты – жена…чужая.
Теперь мне дороги советы:
- Моя загадочная, где ты?

У меня две дочурки но стих очень понравился!

Мой малыш

Твои глаза – сокровище для мамы,
Твой детский смех – награда, стимул жить,
Я собирала счастье по крохам и по граммам,
Ведь без тебя теперь меня не может быть.
Ты тянешь ручки, обнимаешь нежно-нежно,
Твоя улыбка, словно солнца свет,
Я не боюсь упасть, подняться и идти, как прежде,
Ведь у меня есть ты – вот мой единственный секрет.
Твоя душа чиста, как слёзы розы майской,
Ты был рождён под яркою звездой,
Ты покоряешь взглядом, мимолётной детской лаской,
Я так люблю, когда ты рядышком со мной.
Мой чуткий мальчик, моё счастье и отрада,
Звезда Вселенной и в туннеле яркий свет,
Ты здесь, со мной – мне больше ничего не надо,
Пусть этот миг продлится на много-много долгих лет.
Ты сладко спишь в своей кроватке,
А я прошу у Бога одного -
Чтоб не стоять на месте, а бежать по жизни без оглядки
И, просыпаясь, слышать стук сердечка твоего.

Дарю тебе на память сон,
Где изумрудные лисицы
Приходят ночью на юалкон
С тобою в сласть наговариться
Где фиолетовый енот
Играя в шашке на диване,
И бирюзовый кашалот
Ныряет в лимонадной ванне.

Дарю тебе на память сон
Где в самолетике бумажном
Летает шоколадный слон
Над домом девятиэтажном.
Где семь цветных карандашей
Рисуют радугу, а выше-
Семья оранжевых ежей
Танцуют парами на крыше.

Дарю тебе на память сон,
Где разговаривают книги
А по утрам приходит гном
С лукошком полным земляники.
Где лепят бабу из халвы
Неугамонные мартышки
А мандариновые львы
С тобой играют в кошки-мышки.

Нашла в интернете.

Читать с выражением.

ПУШКИН:

17 30 48
140 10 01
126 138
140 3 501.

Маяковский:

2 46 38 1
116 14 20!
15 14 21
14 0 17.

Веселые:

2 15 42
42 15
37 08 5
20 20 20!


7 14 100 0
2 00 13
37 08 5
20 20 20.



Грустные:

511 16
5 20 337
712 19
2000047

**

Девочки, здравствуйте.Я не знаю, кто автор этого стихотворения, но оно мне очень нравится.

Шутка любви.
В зоопарке весной, над проталинками,
Где звенела синиц перекличка,
Слон слонихе шепнул:
-Моя маленькая,
Слон слонихи шепнул:
-Моя птичка...
И от нежности, буд-то на цыпочках,
Гда-то там, средь Антарктики бурной.
Кит китихе сказал:
-Моя рыбочка, до чего же Вы миниатюрны...
В тёмной горнице ,
Так по-рыцарски тонко и кротко
Крот кротиху назвал-
Сизей горлицей
И назвал своей белой лебёдкой.
А под ветром весны,
Каждой веточкой
Лес апрельский подрагивал тихо,
-Подоёдите ко мне, моя ласточка-
Робко хрюкнул кабан кабанихе.
Эти взлёты и нас озадачили
Прозаичных порой и тяжёлых...
До чего ж мы бываем незрячими-
Представители сильного пола.
Шла весна, словно миф о бессмертии
И сегодня я понял впервые:
Женщин нет не красивых,
Поверте мне,
Есть лишь только мужчины слепые!

ВСем добрый день...ВЫложу свое,самое любимое...

Люблю твой голос,запах,смех,
Неторопливый тихий шепот...
Хочу,чтоб были мы вдвоем,
И тихо дождь по листьям шлепал...
Горели свечи,и вино
В бокалах бликами играло...
Чтоб Ты сказал:"Ах,как давно
Тебя мне,Лена, не хватало!
Как долго я тебя искал,
Листая кучу фотографий...
Теперь,когда тебя узнал,
Я не смогу уж жить иначе!"
А я тихонько в тишине
Тебе сказала:"Знаешь,милый!
Ты долго шел навстречу мне...
Не упусти меня,любимый!
Сумей,пожалуйста, сберечь
То,что когда-то нас связало...
И чтобы виртуальность встреч
Реальной жизни не мешала"

Как много тех, с кем можно лечь в постель...
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И жизнь кружит нас, словно карусель...
Передвигая, как в гаданье блюдце.
Мы мечемся: работа... быт... дела...
Кто хочет слышать - всё же должен слушать...
А на бегу - заметишь лишь тела...
Остановитесь... чтоб увидеть душу!
Мы выбираем сердцем - по уму...
Порой боимся на улыбку - улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться...

Баллада о краденой встрече.

Ты, конечно, не вспомнишь… Да это не так уж и важно…
И преданья забыли все даты и все имена…
Время память размочит, как хлипкий кораблик бумажный,
Чтобы нечего было тебе обо мне вспоминать…

Только руки твои… Только болью израненный вечер…
Память рвется из снов, из цветных отражений Земли…
Я балладу пишу о единственной краденой встрече,
Той, которую мы в прошлых жизнях сберечь не смогли…
...............................................................................................................
Помнишь город уездный?… В надменной тиши захолустья
Сплетни тетушек древних, ужимки румяных невест…
И рассветы в полнеба впадали в знакомое устье,
И нетрезвый звонарь над округой звонил «Благовест»…

Ты приехал внезапно. Тебе захотелось проведать
Стариков и от прежних любовных романов остыть,
Со священником местным в семейном кругу пообедать,
И варенье попробовать с привкусом детской мечты.

Ты приехал домой. Мать открыто гордилась карьерой
И успехом твоим у столичных зарвавшихся львиц,
И с визитом явился почет оказать офицеру
Предводитель дворянства – отец трех дозревших девиц…

Пили вечером чай. Ароматом антоновки воздух
Был пропитан насквозь. И над садом заря занялась.
Мать заметила вскользь: «Князь женился. Сегодня-то поздно…
Надо б завтра к нему… Непутевый, а все-таки князь…»

Тихо звякнул стакан. Эпицентр различных скандалов-
Князь, стрелялся раз сто, много пил и три раза вдовел…
«А на ком он женился?...» Мать губы ревниво поджала:
«Наших мало ему…» И опять наклонилась к канве.

«Из-за моря привез… То ль черкешенка, то ли турчанка…
В церковь вроде бы ходит, а только тоща, как кащей...
И в собранье бывает, но больше играет в молчанку,
Впрочем, завтра увидишь… Не хочешь ли чаю, mon cher?»

А наутро… Ты помнишь, как взвизгнули громко ворота?
Грохотало вдали… Летний гром или ангелов хор?
С князем пили не раз. И кутили в столице, чего там…
Было жарко, и ты по-соседски поехал, верхом.

Ты, конечно, забыл… Растеряли седые поверья
Пьяный окрик, хлыста безразличный усталый щелчок…
И навстречу тебе, из распахнутой яростно двери
Я шагнула легко – с рассеченным до крóви плечом.

Взглядом лишь обожгла. На себя вдруг рванула поводья,
И в седло - по-мужски - конь мгновенно послушался рук…
Вышел князь на крыльцо: «Вот, опять задурила сегодня.
Прелесть, как горяча. И я рад, что Вы здесь, милый друг…

Эй, седлайте скорей. Мне - Буяна, а гостю - Сорбонну…
И анисовой шкалик сейчас принесите со льда…
Не бледнейте, mon cher, я при Вас ее пальцем не трону…
Ну, давайте – за встречу… и счастье отчаянных дам!»

Ты не знал, что и думать. Все рвался вначале уехать,
Что-то там говорил о визитах и срочных делах…
Но остался, разбавив анисовой водкой и смехом
Незлобливую совесть, что в память надрывно звала…

Вечерело, ты помнишь?... Закат обрывался устало…
Кони шагом пошли, князь все время в седле засыпал…
Ты подъехал один – так, как я на судьбу загадала…
И увидел меня – так, как, в общем-то, ты загадал…

Помнишь, спéшился, милый? Шаги оставались до встречи…
Я себе не лгала - я узнала тебя на крыльце…
Ты слова растерял… Только взглядом и руки, и плечи
Обнимал, задержавшись на свежем багровом рубце.

И не вспомнил тогда. Ты всегда забывал меня, милый…
Я молилась сама, чтобы легче тебе забывать,
Но судьбу за судьбой нас сводило неведомой силой…
…Ты ко мне подошел, на ходу подбирая слова.

«Ах, княгиня, мне жаль…» - с ритма сбилась банальная фраза…
Не до светских забав – слишком мало осталось минут.
«Завтра после полуночи» - бился в агонии разум, -
«Флигель, в старом саду…» - и губами к молчанью прильнув,

Вдруг отпрянула в миг… Очумелых сорок развлекая,
Вынес ношу свою на поляну усталый Буян:
«Наконец-то, mon cher… Что набегалась? Дура такая…
Я тебе объясню, как привольно перечить князьям…»

Ты откланялся сразу, припомнив грозу и усталость…
Луч закатный лизнул силуэт исчезающий твой...
Ты бежал от себя… И не знал, что уже увязались
За тобой привкус губ и разбитого времени вой…

Ты не вспомнишь сейчас, как шагами ты комнату мерял,
Среди сотен «Зачем?» так манило небесное дно.
Как металась душа, словно тень твоя, - загнанным зверем,
И грозила сбежать в непроглядную летнюю ночь…

Как уснул лишь под утро, едва не дождавшись рассвета,
И сомненья уснули, блаженно мурлыча у ног…
Ты, конечно, пришел в наше странное звездное лето,
Ты пришел ровно в полночь. Ты просто иначе не мог.

Тихо скрипнула дверь. И рванулись отчаянно руки,
И дыханья слились, и в испуге шарахнулась даль…
Губы пили взахлеб, допивая остатки разлуки,
И горчил на губах обреченности горький миндаль.

Время ринулось вспять. Души ныли на кончиках пальцев,
И сливались тела, прорастая друг в друга навек
И стучало в висках, как знаменье: «Касаться… Касаться…»
И сиянье мерцало в стыдливой прикрытости век…

Облетало смешной мишурою ненужное платье,
Бесновались столетья, мошкою носились слова,
И земная любовь воскресала в безумстве объятий,
И беспечная страсть все спешила себя раздавать...

Небо вылилось в землю бессмысленной яростью молний,
Показалось на миг, что прозрел даже случай слепой,
Ты не вспомнишь сейчас, слава Богу, любимый, не вспомнишь,
Как за грохотом грома послышался топот сапог…

Только вздох, только миг… И отпрянув, вдруг выгнулось тело,
А в глазах поселилась недобрая темная ночь…
«Уходи, мой родной» - я тогда так сама захотела…
«Ни о чем не жалей…»…- и в грозу распахнула окно.

«Будет все хорошо. Поспеши…» - подтолкнула легонько,
«Дверь не выдержит долго… Прощай, будет все хорошо…»
И по старому саду, по молний разбитых осколкам,
Ты как будто по краю истерзанной Вечности шел…

Оглянулся лишь раз, чтоб увидеть встревоженным сердцем
Отсвет узкой спины, и шальное мельканье огня
И душою услышать: «Уйдите! Мне надо одеться…
Вам не надо спешить – Вы и позже казните меня…»

Дождь наотмашь хлестал, и над полночью выли печали,
И казалось тебе - даже лето безумьем больно,
Ты не помнишь теперь – нянька старая долго ворчала
Когда вымокнув напрочь, к утру ты вернулся домой…

Ты пытался раздеться, но руки не слушались больше
И остался в зрачках шалых молний неистовый звон,
И гремело в висках: «Я люблю тебя, милый, хороший…»,
Отражаясь от стен и ныряя в бездонность окон…

…А на третии сутки в себя ты пришел понемногу,
Показалось тебе, будто просто очнулся от сна,
Мать рыдала в углу: «Слава Богу, сынок, слава Богу…»
Только слева заныло: «Как вдруг постарела она…»

Ты старался припомнить. Но все несусветно смешалось:
Старый сад. Старый флигель. Истерика полной луны…
Отсвет тонкой спины… Невозможная острая жалость…
Руки… Горький миндаль… Губы, голые плечи и сны…

Ты все вспомнил внезапно, и с бредом рассорилась память…
Вдруг с постели привстал, под тревожное: «Что ты, лежи!»
«Было!» - разум шепнул… Тело тихо добавило: «С нами…»
«Сколько дней я проспал?» - и услышал, как голос дрожит…

«Трое суток, сынок», - прогремел тебе доктор уездный -
Балагур, здоровяк, гнул подковы нередко на спор…
«Вас в столицах, видать, обучают отдельным болезням…
Я горячки тяжелой такой не встречал до сих пор...

А теперь – отдыхать…»… Мать пошла проводить эскулапа.
Нянька липовый чай принесла – будто в детстве, точь-в-точь…
Ты внезапно спросил, и слова ломко падали на пол:
«Слышишь, нянь… Ты скажи, обо мне не справлялся никто?...»

«Не справлялися, барин. А что Вы, кого-нибудь ждали?»
Снова падали шумно и óб пол ломались слова…
«А от князя посыльного, нянюшка, не присылали?»…
«Ой, да что ты, родимый… Чай, князю теперь не до вас…

Цельный город шумит, ведь княгиня-то…» - лезвием острым
Разгулялись по сердцу звенящие колокола,
И дыханье зашлось: «…Приняла таки давеча постриг,
Так сподобил Господь, что и схиму она приняла…

Я уж в церкви была. И мне батюшка дал эпитимью…
Сто поклонов земных, и до Спаса до самого - пост…
Мы-то ведьмой ее… А она, голубь белая, - схиму…
Разве принял бы жертву такую у ведьмы Господь?..»

Потемнело в глазах. И в мгновение умерли звуки,
В клочья рвался под пальцами тонкого времени шелк…
Губы… Горький миндаль… Голос, жаркое тело и руки…
«Я люблю тебя, милый… Прощай, будет все хорошо…»
……………………………………………………………..
…Мать в столицу писала, что болен, что надобен отдых,
Что единственный сын, что участия просит в судьбе…
Ты не вспомнишь сейчас, но когда ты уехал на воды,
Я тогда уже, милый, почти что не снилась тебе…

Ты еще тосковал. Но призывно шумел Баден-Баден,
Жизнь просила свое… И была, как обычно, права…
Ты сейчас позабыл, как в Париже влюбился не глядя
И исколотость пальцев модистке в ночи целовал…

Ты не вспомнишь, конечно… Была она огненно-рыжей…
Хохотушка-субретка, глаза зеленей, чем мои…
Ты вернулся в столицу, развеяв тоску по Парижу,
И женился на связях из очень хорошей семьи…
………………………………………………..
Время вскачь проносилось. Сложилась удачно карьера,
И недаром мелькали осенней листвою года…
Сын родился и вырос. Жена оказалось не стервой…
Было все хорошо... Помнишь, я обещала тогда?..

Помнишь, мой генерал, стол массивный карельской березы?
К Рождеству из поместья гостинцев прислали обоз,
Распечатал пакет – в кабинете запахло морозом…
Ты не понял вначале, что это – свиданье с собой…

Мать писала в письме, что она, слава Богу, здорова,
Только видит все хуже – не может уже вышивать,
И что старая нянька преставилась после Покрова,
И что дьякон утоп… А она, слава Богу, жива…

И потом два листа новостей до смешного уездных,
И что доктор в столицу ей ехать сейчас запретил
«Дескать, слабое сердце, - сказал. - И совсем не полезны
Будут в возрасте Вашем нагрузки такого пути…

А еще, мой дружочек, случилось великое чудо,
В монастырь наш придешь – даже яблоку негде упасть…
Всё паломники едут – и в праздники едут, и в будни…
Я была на Покров. И едва не сомлела – толпа…

Все в людской говорят, будто схимница наша – святая,
Что Господь просветлил… И сынок, я тебе не солгу -
Я видала сама – Богородицы слезы не тая
По иконным щекам в золоченую чашу бегут…

Плачет Грешных Споручница. Плачет от самых ильинок.
Говорят, будто чашу меняют ей каждого дня,
А еще говорят, будто ходит в окрестностях инок,
И прохожих пытает, не знает ли кто, где наш князь…

А еще, mon ami, я просила с нижайшим поклоном,
Чтоб в молитву вписали и наши с тобой имена,
И назавтра мне с нарочным эту прислали икону,
И записку, что схимница молится вечно о нас…

Это – копия с той, чудотворной…» В тиши кабинета
Вдруг июльской грозой заплясала по нервам судьба,
И рванулось под сердцем нелепое звездное лето,
Руки, голые плечи и горький миндаль на губах…

Как ты вспомнил тогда! Мир, что раньше казался огромным,
Сжался в миг перед встречей, что не дожила до утра…
Ты не вспомнишь сейчас, слава Богу, любимый, не вспомнишь,
Как ты плакал по-детски… Как плакал ты, мой генерал….
………………………………………………………………….
Мы встречались с тобой в сотнях жизней. Мы встретились снова.
Повезло легкой тенью к твоей прикоснуться судьбе…
Кем бы я ни была – песней, птицей, любовницей, словом –
Ты не помнишь, конечно - я вечно молюсь о тебе…

Я молюсь о тебе. Наше хрупкое нежное счастье
Мне мурлычет под вечер, что кровь, может быть, не вода…
Я его берегу. И иллюзии режу на части,
Чтобы счастью больному на картах весну нагадать…

Вот, пожалуй и всё… И дописана, в общем, баллада…
Сны цветные, как прежде, беспечные встречи таят…
И опять Суламифь в полуночный спешит виноградник -
Чтобы ты забывал, милый мой, чтобы помнила я…

очень люблю поэзию, как вам это?
Роберт Рождественский
====================

Подслушанный разговор.

- Снова дралась во дворе?
- Ага.
- Мама, но я не плакала
Вырасту, выучусь на моряка
Я уже в ванне плавала.
- Боже! Не девочка, а беда
Сил моих больше нету.
- Мама, а вырасту я когда?
- Вырастешь - ешь котлету.
- Мама, купим живого коня?
- Коня?! Да что ж это делается?
- Мама, а в летчики примут меня?
- Примут - куда они денутся.
Ты же из каждого, сатана,
Душу сумеешь вытрясти...
- Мама, а правда, что будет война?
И я не успею вырасти.

ДВОЕ

У поезда, застыв, задумавшись -
в глазах бездонно и черно,-
стояли девушка и юноша,
не замечая ничего.

Как будто все узлы развязаны
и все, чем жить, уже в конце,-
ручьями светлыми размазаны
слезинки на ее лице.

То вспыхивает, не стесняется,
то вдруг, не вытирая щек,
таким сияньем осеняется,
что это больно, как ожог.

А руки их переплетенные!
Четыре вскинутых руки,
без толмача переведенные
на все земные языки!

И кто-то буркнул:- Ненормальные!-
Но сел, прерывисто дыша.
К ним, как к магнитной аномалии,
тянулась каждая душа.

И было стыдно нам и совестно,
но мы бесстыдно все равно
по-воровски на них из поезда
смотрели в каждое окно.

Глазами жадными несметными
скользили по глазам и ртам.
Ведь если в жизни чем бессмертны мы,
бессмертны тем, что было там.

А поезд тронулся. И буднично -
неужто эта нас зажгла?-
с авоськой, будто бы из булочной,
она из тамбура зашла.

И оказалась очень простенькой.
И некрасива, и робка.
И как-то неумело простыни
брала из рук проводника.

А мы, уже тверды, как стоики,
твердили бодро:- Ну, смешно!
И лихо грохало о столики
отчаянное домино.

Лились борщи, наваром радуя,
гремели миски, как тамтам,
летели версты, пело радио...

Но где-то,
где-то,
где-то там,
вдали, в глубинках, на скрещении
воспоминаний или рельс
всплывало жгучее свечение
и озаряло все окрест.

И двое, раня утро раннее,
перекрывая все гудки,
играли вечное, бескрайнее
в четыре вскинутых руки!