В поэзию Марины Цветаевой из...Календаря

Декабрь 1923

Оставленного зала тронного
Столбы. (Оставленного -- в срок!)
Крутые улицы наклонные
Стремительные как поток.

Чувств обезумевшая жимолость,
Уст обеспамятевший зов.
-- Так я с груди твоей низринулась
В бушующее море строф.

25 декабря 1921

Над синеморскою лоханью --
Воинствующий взлет.
Божественное задыханье
Дружб отроческих -- вот!

Гадательные диалоги
Воскрылия с плечом.
Объятие, когда руки и ноги
И тело -- ни при чем.

Ресни -- цами -- сброшенный вызов:
Вырвалась! Догоняй!
Из рук любовниковых -- ризы
Высвобожденный край.

И пропастью в груди (что нужды
В сем: косное грудь в грудь?)
Архангельской двуострой дружбы
Обморочная круть.

Из цикла стихов "Жизни."

25 декабря 1924

1
Не возьмешь моего румянца --
Сильного -- как разливы рек!
Ты охотник, но я не дамся,
Ты погоня, но я семь бег.

Не возьмешь мою душу живу!
Так, на полном скаку погонь --
Пригибающийся -- и жилу
Перекусывающий конь

Аравийский.

26 декабря 1913


Генералам двенадцатого года

Сергею

Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след --
Очаровательные франты
Минувших лет.

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, --
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера --
Малютки-мальчики, сегодня --
Офицера.

Вам все вершины были малы
И мягок -- самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!

======

Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,

И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.

О, как -- мне кажется -- могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать-и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждало-трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всe могли.

Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие --
И весело переходили
В небытие.

Феодосия, 26 декабря 1913

декабрь 1934

Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слезы лить! Как сладко вылиться
Горю — ливнем проливным!

Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж — призвание как плеть —
Меж стенания надгробного
Долг повелевает — петь.

Пел же над другом своим Давид.
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошел в Аид
Сам, а послал бы голос

Свой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав, — Эвридика бы по нему
Как по канату вышла…

Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное — взято.

Ноябрь — декабрь 1934

Из цикла стихов "Жизни."

28 декабря 1924

2
Не возьмешь мою душу живу,
Не дающуюся как пух.
Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо,
Безошибочен певчий слух!

Не задумана старожилом!
Отпусти к берегам чужим!
Жизнь, ты явно рифмуешь с жиром:
Жизнь: держи его! жизнь: нажим.

Жестоки у ножных костяшек
Кольца, в кость проникает ржа!
Жизнь: ножи, на которых пляшет
Любящая.
-- Заждалась ножа!

Цитата от Лавиты

Тина2 писал(а):

28 декабря 1924

Цветаевская звукопись — это тема для особого разговора. Вот все эти свистяще-шипящие "ш-ж-с-щ"... Правда же, словно ветер в ушах свистит? А в некоторых строчках — словно шипение змеи. И сопротивление, сопротивление во всем. Сопротивление жизни...
Первая честь этого стихотворения написана чуть ранее. Валя её здесь уже поместила — 25 декабря.
Валя, а можно я их соединю? Мне кажется, первая часть очень важна в понимании звукописи второй.

Жизни

1
Не возьмешь моего румянца -
Сильного - как разливы рек!
Ты охотник, но я не дамся,
Ты погоня, но я есмь бег.

Не возьмешь мою душу живу!
Так, на полном скаку погонь -
Пригибающийся - и жилу
Перекусывающий конь

2
Не возьмешь мою душу живу,
Не дающуюся как пух.
Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, -
Безошибочен певчий слух!

Не задумана старожилом!
Отпусти к берегам чужим!
Жизнь, ты явно рифмуешь с жиром:
Жизнь: держи его! жизнь: нажим.

Жестоки у ножных костяшек
Кольца, в кость проникает ржа!
Жизнь: ножи, на которых пляшет
Любящая. - Заждалась ножа!

Летит этот самый конь цветаевской души по жизни, стремясь вырваться из жестоких реальных обстоятельств.
Конец 1924 года — еще и конец эмиграционного пражского периода жизни Марины. Периода, который становился все труднее. Поддержка чешского государства эмигрантам сокращается, в этом году напечатана только одна ее книга. Интерес к ее лирике в среде эмигрантов гаснет — им тоже приходится все чаще задумываться о способах выживания на чужбине. Муж Сергей тяжело болен. Марина не умела справляться с бытовыми трудностями, это очевидно. И очень остро переживала вот такие ухудшения в обыденной жизни, когда ее музе приходилось сложить крылья, а самой Марине окунуться в решение бытовых проблем.
Сама она свою жизнь того периода называла существованием "в ящике без воздуха".
Её летящий Пегас начинает спотыкаться. В строчках этих стихов — на букве "к": жестоКи, КостяшеК, Кольца, Кость...
Но в двух последних строчках скакун цветаевской души-поэзии ( а они синонимы, без сомнения), сообразно строкам первой части этого стихотворения, перекусит жилу, сбросит через этот разрыв мешающие оковы реальности, и снова — ж-ж-ш-з-ж-с-ж... возобновится свист ветра, сопровождающий полет освобожденной души.

... в 41-ом в Елабуге она так же "перекусила жилу", освободившись навсегда от невыносимых для нее жизненных оков...

29 декабря 1919

В синем небе - розан пламенный:
Сердце вышито на знамени.
Впереди - без роду-племени
Знаменосец молодой.

В синем поле - цвет садовый:
Вот и дом ему, - другого
Нет у знаменосца дома.
Волоса его как лен.

Знаменосец, знаменосец!
Ты зачем врагу выносишь
В синем поле - красный цвет?

А как грудь ему проткнули -
Тут же в знамя завернули.
Сердце на-сердце пришлось.

Вот и дом ему. - Другого
Нет у знаменосца дома.

29 декабря 1919

Между воскресеньем и субботой
Я повисла, птица вербная.
На одно крыло -- серебряная,
На другое -- золотая.

Меж Забавой и Заботой
Пополам расколота, --
Серебро мое -- суббота!
Воскресенье -- золото!

Коли грусть пошла по жилушкам,
Не по нраву -- корочка, --
Знать, из правого я крылушка
Обронила перышко.

А коль кровь опять проснулася,
Подступила к щеченькам, --
Значит, к миру обернулася
Я бочком золотеньким.

Наслаждайтесь! -- Скоро -- скоро
Канет в страны дальние --
Ваша птица разноперая --
Вербная -- сусальная.

29 декабря 1921


АХМАТОВОЙ

Кем полосынька твоя
Нынче выжнется?
Чернокосынька моя!
Чернокнижница!

Дни полночные твои,
Век твой таборный...
Все работнички твои
Разом забраны.

Где сподручники твои,
Те сподвижнички?
Белорученька моя,
Чернокнижница!

Не загладить тех могил
Слезой, славою.
Один заживо ходил —
Как удавленный.

Другой к стеночке пошел
Искать прибыли.
(И гордец же был-сокол!)
Разом выбыли.

Высоко твои братья!
Не докличешься!
Яснооконька моя,
Чернокнижница!

А из тучи-то (хвала —
Диво дивное!)
Соколиная стрела,
Голубиная...

Знать, в два перышка тебе
Пишут тамотка,
Знать, уж в скорости тебе
Выйдет грамотка:

— Будет крылышки трепать
О булыжники!
Чернокрылонька моя!
Чернокнижница!

30 декабря 1909г


Сестры.

Car tout n'est que reve, o mа soeur!*


Им ночью те же страны снились,
Их тайно мучил тот же смех,
И вот, узнав его меж всех,
Они вдвоем над ним склонились.

Над ним, любившим только древность,
Они вдвоем шепнули: "Ах !"...
Не шевельнулись в их сердцах
Ни удивление, ни ревность.

И рядом в нежности, как в злобе,
С рожденья чуждые мольбам,
К его задумчивым губам
Они прильнули обе... обе...

Сквозь сон ответил он: Люблю я!...
Раскрыл объятья -- зал был пуст!
Но даже смерти с бледных уст
Не смыть двойного поцелуя.

23-30 декабря 1909

[i]*Ибо все лишь сон, о моя сестра!(фр.)

30 декабря 1919,

Простите Любви -- она нищая!
У ней башмаки нечищены, --
И вовсе без башмаков!

Стояла вчерась на паперти,
Молилася Божьей Матери, --
Ей в дар башмачок сняла.

Другой -- на углу, у булочной,
Сняла ребятишкам уличным:
Где милый -- узнать -- прошел.

Босая теперь -- как ангелы!
Не знает, что ей сафьянные
В раю башмачки стоят.

30 декабря 1919, Кунцево -- Госпиталь

30 декабря 1924

Пела рана в груди у князя.
Или в ране его -- стрела

Пела? -- к милому не поспеть мол,
Пела, милого не отпеть --
Пела. Та, что летела степью
Сизою. -- Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело... "Лебедь мой дикий гусь",
Пела... Та, что с синя-Дуная
К Дону тянется...

Или Русь
Пела?

31 декабря 1915

Даны мне были и голос любый,
И восхитительный выгиб лба.
Судьба меня целовала в губы,
Учила первенствовать Судьба.

Устам платила я щедрой данью,
Я розы сыпала на гроба...
Но на бегу меня тяжкой дланью
Схватила за волосы Судьба!

Петербург, 31 декабря 1915

31 декабря 1917

Кавалер де Гриэ! -- Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной -- в себе не властной --
Сладострастной своей Manоn.

Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, -- таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина -- и жемчужин,
Да быть может еще -- души!

Долг и честь. Кавалер, -- условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
-- М.



31 декабря 1917

Новый год я встретила одна.
Я, богатая, была бедна,
Я, крылатая, была проклятой.
Где-то было много -- много сжатых
Рук -- и много старого вина.
А крылатая была -- проклятой!
А единая была -- одна!
Как луна -- одна, в глазу окна.

Конец декабря 1918

Бренные губы и бренные руки
Слепо разрушили вечность мою.
С вечной Душою своею в разлуке --
Бренные губы и руки пою.

Рокот божественной вечности -- глуше.
Только порою, в предутренний час --
С темного неба -- таинственный глас:
-- Женщина! -- Вспомни бессмертную душу!

1 января 1917

Так одним из легких вечеров,
Без принятия Святых Даров,
-- Не хлебнув из доброго ковша! --
Отлетит к тебе моя душа.

Красною причастной теплотой
Целый мир мне был горячий твой.
Мне ль дары твои вкушать из рук
Раззолоченных, неверных слуг?

Ртам и розам -- разве помнит счет
Взгляд <бессонный> мой и грустный рот?
-- Радостна, невинна и тепла
Благодать твоя в меня текла.

Так, тихонько отведя потир,
Отлетит моя душа в эфир --
Чтоб вечерней славе облаков
Причастил ее вечерний ковш.

1 января 1925


КРЕСТИНЫ

Воды не перетеплил
В чану, зазнобил -- как надобно --
Тот поп, что меня крестил.
В ковше плоскодонном свадебном

Вина не пересластил --
Душа да не шутит брашнами!
Тот поп, что меня крестил
На трудное дело брачное:

Тот поп, что меня венчал.
(Ожжясь, поняла танцовщица,
Что сок твоего. Анчар,
Плода в плоскодонном ковшике

Вкусила...)
-- На вечный пыл
В пещи смоляной поэтовой
Крестил -- кто меня крестил
Водою неподогретою

Речною, -- на свыше сил
Дела, не вершимы женами --
Крестил -- кто меня крестил
Бедою неподслащенною:

Беспримесным тем вином.
Когда поперхнусь -- напомните!
Каким опалюсь огнем?
Всe страсти водою комнатной

Мне кажутся. Трижды прав
Тот поп, что меня обкарнывал.
Каких убоюсь отрав?
Все яды -- водой отварною

Мне чудятся. Что мне рок
С его родовыми страхами --
Раз собственные, вдоль щек,
Мне слезы -- водою сахарной!

А ты, что меня крестил
Водой исступленной Савловой
(Так Савл, занеся костыль,
Забывчивых останавливал) --

Молись, чтоб тебя простил --
Бог.

2 января 1914

В огромном липовом саду,
-- Невинном и старинном --
Я с мандолиною иду,
В наряде очень длинном,

Вдыхая теплый запах нив
И зреющей малины,
Едва придерживая гриф
Старинной мандолины,

Пробором кудри разделив...
-- Тугого шелка шорох,
Глубоко-вырезанный лиф
И юбка в пышных сборах. --

Мой шаг изнежен и устал,
И стан, как гибкий стержень,
Склоняется на пьедестал,
Где кто-то ниц повержен.

Упавшие колчан и лук
На зелени-так белы!
И топчет узкий мой каблук
Невидимые стрелы.

А там, на маленьком холме,
За каменной оградой,
Навеки отданный зиме
И веющий Элладой,

Покрытый временем, как льдом,
Живой каким-то чудом-
Двенадцатиколонный дом
С террасами, над прудом.

Над каждою колонной в ряд
Двойной взметнулся локон,
И бриллиантами горят
Его двенадцать окон.

Стучаться в них -- напрасный труд:
Ни тени в галерее,
Ни тени в залах. -- Сонный пруд
Откликнется скорее.

========

"О, где Вы, где Вы, нежный граф?
О, Дафнис, вспомни Хлою!"
Вода волнуется, приняв
Живое-за былое.

И принимает, лепеча,
В прохладные объятья-
Живые розы у плеча
И розаны на платье,

Уста, еще алее роз,
И цвета листьев -- очи...
-- И золото моих волос
В воде еще золоче.

О день без страсти и без дум,
Старинный и весенний.
Девического платья шум
О ветхие ступени...
...

3 января 1915

Безумье -- и благоразумье,
Позор -- и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть --

Во мне. -- Все каторжные страсти
Свились в одну! --
Так в волосах моих -- все масти
Ведут войну!

Я знаю весь любовный шепот,
-- Ах, наизусть! --
-- Мой двадцатидвухлетний опыт --
Сплошная грусть!

Но облик мой -- невинно розов,
-- Что ни скажи! --
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.

В ней, запускаемой как мячик
-- Ловимый вновь! --
Моих прабабушек-полячек
Сказалась кровь.

Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
Метель метет...

От скрипки -- от автомобиля --
Шелков, огня...
От пытки, что не все любили
Одну меня!

От боли, что не я -- невеста
У жениха...
От жеста и стиха -- для жеста
И для стиха!

От нежного боа на шее...
И как могу
Не лгать, -- раз голос мой нежнее,
Когда я лгу...

Из цикла стихов "Надгробие."


3 января 1935

1
-- "Иду на несколько минут..."
В работе (хаосом зовут
Бездельники) оставив стол,
Отставив стул -- куда ушел?

Опрашиваю весь Париж.
Ведь в сказках лишь да в красках лишь
Возносятся на небеса!
Твоя душа -- куда ушла?

В шкафу -- двустворчатом, как храм,
Гляди: все книги по местам.
В строке -- все буквы налицо.
Твое лицо -- куда ушло?

Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо --
Куда ушло?

4 января 1920

Звезда над люлькой -- и звезда над гробом!
А посредине -- голубым сугробом --
Большая жизнь. -- Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать,
Звезда моя!..

4 января 1920. Кунцево -- Госпиталь

5 января 1921

Плач Ярославны

Вопль стародавний,
Плач Ярославны —
Слышите?
С башенной вышечки
Неперерывный
Вопль — неизбывный:

— Игорь мой! Князь
Игорь мой! Князь
Игорь!

Ворон, не сглазь
Глаз моих — пусть
Плачут!

Солнце, мечи
Стрелы в них — пусть
Слепнут!

Кончена Русь!
Игорь мой! Русь!
Игорь!

* * *

Лжет летописец, что Игорь опять в дом свой
Солнцем взошел — обманул нас Баян льстивый.
Знаешь конец? Там, где Дон и Донец — плещут,
Пал меж знамен Игорь на сон — вечный.

Белое тело его — ворон клевал.
Белое дело его — ветер сказал.

Подымайся, ветер, по оврагам,
Подымайся, ветер, по равнинам,
Торопись, ветрило-вихрь-бродяга,
Над тем Доном, белым Доном лебединым!

Долетай до городской до стенки,
С кóей пó миру несется плач надгробный.
Не гляди, что подгибаются коленки,
Что тускнеет ее лик солнцеподобный…

— Ветер, ветер!
— Княгиня, весть!
Князь твой мертвый лежит —
За честь!

* * *
Вопль стародавний,
Плач Ярославны —
Слышите?
Вопль ее — ярый,
Плач ее, плач —
Плавный:

— Кто мне заздравную чару
Из рук — выбил?
Старой не быть мне,
Под камешком гнить,
Игорь!

Дёрном-глиной заткните рот
Алый мой — нонче ж.
Кончен
Белый поход.

5 января 1925

Жив, а не умер
Демон во мне!
В теле как в трюме,
В себе как в тюрьме.

Мир -- это стены.
Выход -- топор.
("Мир -- это сцена",
Лепечет актер).

И не слукавил,
Шут колченогий.
В теле -- как в славе.
В теле -- как в тоге.

Многие лета!
Жив -- дорожи!
(Только поэты
В кости -- как во лжи!)

Нет, не гулять нам,
Певчая братья,
В теле как в ватном
Отчем халате.

Лучшего стоим.
Чахнем в тепле.
В теле -- как в стойле.
В себе -- как в котле.

Бренных не копим
Великолепий.
В теле -- как в топи,
В теле -- как в склепе,

В теле -- как в крайней
Ссылке. -- Зачах!
В теле -- как в тайне,
В висках -- как в тисках

Маски железной.

Сочельник 1913

Быть нежной, бешеной и шумной,
-- Так жаждать жить! --
Очаровательной и умной,-
Прелестной быть!

Нежнее всех, кто есть и были,
Не знать вины...
-- О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!

Стать тем, что никому не мило,
-- О, стать как лед! --
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось,
Забыть свои слова и голос,
И блеск волос.

Браслет из бирюзы старинной --
На стебельке,
На этой узкой, этой длинной
Моей руке...

Как зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,

Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.

Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи...
-- Все шалости свои, все бури
И все стихи!

Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.

И не раскроются -- так надо --
-- О, пожалей! --
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей --

Мои опущенные веки.
-- Ни для цветка! --
Моя земля, прости навеки,
На все века.

И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.

Феодосия, Сочельник 1913