Любимые стихи

Диалог в подъезде

Виктор Шнейдер

От ветров ли, от созвездий,
От прохожих ли,
Двое прятались в подъезде,
Разговор вели.

- Ты давно расстался с нею,
Но ведь не забыл.
Любишь ли меня сильнее,
Чем ее любил?

Удивленный взгляд он поднял,
Дернулось плечо:
- Это ты со мной сегодня,
А она при чем?

- Твой ответ какой-то странный.
Слышать я должна,
Кто из нас тебе желанней:
Я или она?

- Ревновать меня не надо
Через столько лет.
Это ты со мною рядом,
А ее здесь нет.

- А позволят на том свете
Жить в раю с женой -
Что бы Богу ты ответил:
С ней или со мной?

- Я не верю в мир загробный, -
И подумал: "Да,
Это ты со мной сегодня,
А Она Всегда.

Это ты со мною рядом,
А Она Везде..."
...Метеор по небу падал
От звезды к звезде.

И звезда с звездою говорит.

23 июля 1993
http://www.bards.ru/archives/author.php?id=2456

Слишком мало - сказать «Прости»,
Слишком много - ответить «Прощаю»,
Слишком глупо просить «Не грусти»,
И нечестно совсем - «Обещаю»,



Безнадежно звучит «Я был должен…»,
И обманчиво - «Знаешь, я тоже…»,
Непонятно - «Я думал, мы сможем…»,
Как-то робко совсем - «Быть может…»,

Проникновенно - «Сказать я хочу…»,
И с надеждой - «Не стоит, может…»,
И нежданно - «Тебя все люблю…»,
И печально - «И я тебя тоже…»,

Грустно - «Часто тебя вспоминаю…»,
И с печалью в глазах - «Я знаю»,
И вздыхая - «Мне сны снятся…»,
И в ответ - «В них тебя обнимаю…»,

Твердо - «Я во всем виноват…»,
Со слезами - «Не стоит, мы оба…»,
Горько - «Как вернуть все назад?»,
Плача - «Если бы знала, давно бы…»,

Нежно за руки взяв - «Прости…»,
Губ коснувшись слегка - «Я прощаю…»,
Крепко-крепко обняв - «Не грусти»,
И поддавшись - «Я обещаю…»,

Очень страшно услышать «Пора…»,
Слишком сложно ответить «Мне тоже…»,
И наивно - «Мы встретимся вновь?…»,
И жестоко ответить «Быть может…»,

Слишком мало - сказать «Прости»,
Слишком много - ответить «Прощаю»,
Очень страшно сказать «Отпусти…»,
Невозможно сказать «Отпускаю…»…

ПОДСНЕЖНИКИ
Ольга Фокина

Рос мальчишка далеко не неженкой,
Матери, отца почти не помнил.
Помнил он пожары, толпы беженцев,
Мертвецов, которых не хоронят.
Виселицу помнил – там, на площади.
При нужде умел, хоть и не вор был,
Из-под носа утащить у лошади
Ячменем наполненную торбу.
И машину, бешено летящую,
Мог догнать и намертво вцепиться
В жесткий борт, чтоб унести на кашу
Под рубашкой пригоршни пшеницы.
Рос мальчишка дерзким и насмешливым,
С малолетства зная лишь потери,
Ненавидел нытиков и вежливых,
В доброе добро совсем не верил.
И не шутки ради, а сознательно
Жег себя, угрюмо стиснув зубы:
Он и солнце делал истязателем,
Наводя на кожу через лупу.
Знал, как все дружки его вихрастые,
Разрезаясь в кровь осколком банки:
Будут пятки осенью распластаны
Льдом – куда больнее, чем стеклянкой.
Приходил в порезах и царапинах,
Плакала, над ним склоняясь, бабка,
А мальчишка только зябко вздрагивал,
В камешек сжимался, но не плакал.

Рос мальчишка далеко не неженкой!
Но чего ни встретишь в царстве сонном!
И приснились раз ему подснежники –
Синие бубенчики со звоном.
Будто бы бежал он к ним сугробами,
Силою неведомой влекомый,
Листьями какими-то особыми,
Запахом, до радости знакомым.
Будто издеваясь над мальчишкою,
Бил его, царапал, жег шиповник,
И в лицо плевали ели шишками,
Будто бы мальчишка был разбойником.
И на снег упал он, обессиленный,
Не способный больше к обороне.
А подснежник глазоньками синими
Словно, как живой, мальчишку понял.
Стебельком качая над сугробами,
Сам пришел к мальчишке близко-близко:
С листьями, как руки папы, добрыми,
С голосом забытым материнским:
«Милый, твои ножки не устали ли?
Сыт ли ты? Твои рубашки чисты ли?» –
«Мама!»
...и подснежники растаяли.
«Папа!»
...ни бубенчиков, ни листьев.
Только ветер где-то хлопнул ставней,
Только бабка охнула тревожно...
С этой ночи вовсе дома стало
Удержать мальчишку невозможно:
Следом за апрельскими ветрами
Убегал за город в одиночку,
Снег в лесу раскапывал руками,
Каждую осматривая кочку.
Он искал подснежники, конечно, –
Синие бубенчики со звоном,
Чтобы пережить любовь и нежность
Наяву, как в дивном царстве сонном.
...Солнце все светлее улыбалось,
Ручейки текли из-под ладоней.
А когда и снега не осталось:
«Нет таких цветов!» – мальчишка понял.
Жизнь мальчишке показалась горше,
И себя мальчишке стало жальче:
Слезы покатились, как горошины,
На мальчишкин «хлеб» – сосновый пальчик.
Все! Он больше чудесам не верит!
Он уйдет из сладостного плена, –
Слишком велика его потеря,
Чтобы можно ей найти замену.
Только все ж на солнечной опушке
Он, вздохнув, нарвал цветов букетик,
Чтобы дома спрятать под подушку
Голубые, простенькие – эти.
Горсть цветов, наверно, безымянных,
Он сорвал бездумно и небрежно:
Для чего мальчишке имена их?
Не под снегом – значит, не подснежники.
Значит, не звенят они, не пахнут,
Листьями мальчишку не погладят...
Он не знал, что дома дружно ахнут,
На него, расстроенного, глядя.
Он не знал, что дома, как шальные,
Прямо к потолку его подбросят,
Что ему простят все-все вины его,
Где он был, что делал он, – не спросят.
«Наш родной, любимый! Наш упрямый!»
...Две шинели брошены на стулья.
Руки папы. Губы, голос мамы!
Кончилась война. Они вернулись!

И у этой неизбывной ласки
Быть в долгу мальчишка не захочет:
И подаст цветы – не без опаски...
«Господи, подснежники...
сыночек!»

Мне с отчимом невесело жилось,
Все ж он меня растил -
И оттого
Порой жалею, что не довелось
Хоть чем-нибудь порадовать его.

Когда он слег и тихо умирал,-
Рассказывает мать,-
День ото дня
Все чаще вспоминал меня и ждал:
"Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня!"

Бездомной бабушке в селе родном
Я говорил: мол, так ее люблю,
Что подрасту и сам срублю ей дом,
Дров наготовлю,
Хлеба воз куплю.

Мечтал о многом,
Много обещал...
В блокаде ленинградской старика
От смерти б спас,
Да на день опоздал,
И дня того не возвратят века.

Теперь прошел я тысячи дорог -
Купить воз хлеба, дом срубить бы мог.
Нет отчима,
И бабка умерла...
Спешите делать добрые дела!

А. Яшин, 1958г.

Сто часов счастья...
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,…
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки...

Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме
обнимала его,
согревала
в нетопленом доме.

Ворожила над ним, колдовала...
Случалось, бывало,
что их горького горя
я счастье свое добывала.

Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило "спасибо".

Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана...
Сто часов счастья!
Разве этого мало?

Вероника Тушнова

Константин Ваншенкин

Мальчишка

Он был грозою нашего района,
Мальчишка из соседнего двора,
И на него с опаской, но влюбленно
Окрестная смотрела детвора.

Она к нему пристрастие имела,
Поскольку он командовал везде,
А плоский камень так бросал умело,
Что тот, как мячик, прыгал по воде.

В дождливую и ясную погоду
Он шел к пруду, бесстрашный, как всегда,
И посторонним не было прохода,
Едва он появлялся у пруда.

В сопровожденье преданных матросов,
Коварный, как пиратский адмирал,
Мальчишек бил, девчат таскал за косы
И чистые тетрадки отбирал.

В густом саду устраивал засады,
Играя там с ребятами в войну.
И как-то раз увидел он из сада
Девчонку незнакомую одну.

Забор вкруг сада был довольно ветхий -
Любой мальчишка в дырки проходил,-
Но он, как кошка, прыгнул прямо с ветки
И девочке дорогу преградил.

Она пред ним в нарядном платье белом
Стояла на весеннем ветерке
С коричневым клеенчатым портфелем
И маленькой чернильницей в руке.

Сейчас мелькнут разбросанные книжки -
Не зря ж его боятся, как огня...
И вдруг она сказала:- Там мальчишки...
Ты проводи, пожалуйста, меня...

И он, от изумления немея,
Совсем забыв, насколько страшен он,
Шагнул вперед и замер перед нею,
Ее наивной смелостью сражен.

А на заборе дряхлом повисая,
Грозя сломать немедленно его,
Ватага адмиральская босая
Глядела на героя своего.

...Легли на землю солнечные пятна.
Ушел с девчонкой рядом командир.
И подчиненным было непонятно,
Что это он из детства уходил.

1951

Я прощаюсь с тобою
у последней черты.
С настоящей любовью,
может, встретишься ты.
Пусть иная, родная,
та, с которою - рай,
всё равно заклинаю:
вспоминай! вспоминай!
Вспоминай меня, если
хрустнет утренний лед,
если вдруг в поднебесье
прогремит самолёт,
если вихрь закурчавит
душных туч пелену,
если пес заскучает,
заскулит на луну,
если рыжие стаи
закружит листопад,
если за полночь ставни
застучат невпопад,
если утром белесым
закричат петухи,
вспоминай мои слезы,
губы, руки, стихи...
Позабыть не старайся,
прочь из сердца гоня,
не старайся,
не майся -
слишком много меня!

Вероника Тушнова

Юлия Друнина

Полжизни мы теряем из-за спешки.
Спеша, не замечаем мы подчас
Ни лужицы на шляпке сыроежки,
Ни боли в глубине любимых глаз...
И лишь, как говорится, на закате,
Средь суеты, в плену успеха, вдруг,
Тебя безжалостно за горло схватит
Холодными ручищами испуг:
Жил на бегу, за призраком в погоне,
В сетях забот и неотложных дел...
А может главное - и проворонил...
А может главное - и проглядел...

Николай Рубцов.

Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели.
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное,без звёзд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мёртвом поле!
Вдруг тихий свет(пригрезившийся,что ли?)
Мелькнул в пустыне,как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу(последняя надежда!),
И услыхал,отряхивая снег:
-Вот печь для вас и тёплая одежда...-
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде
Жизни было мало,
И,неподвижно сидя у огня,
Она совсем,казалось,задремала...

Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнём,враждой
Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет...
-Скажи,родимый,
Будет ли война?-
И я сказал:-Наверное,не будет.
-Дай бог,дай бог...
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...-
И вдруг опять:
-Не будет,говоришь?
-Нет,-говорю,-наверное,не будет.
-Дай бог,дай бог...
И долго на меня
Она смотрела,как глухонемая,
И головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может,встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал её старинные виденья...
-Господь с тобой! Мы денег не берём!
-Что ж,-говорю,-желаю вам здоровья!
За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо,скромный русский огонёк,
За то,что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех,кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то,что с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь,горишь как добрая душа,
Горишь во мгле - и нет тебе покоя...

Николай Рубцов.

Доволен я буквально всем!
На животе лежу и ем
Бруснику,спелую бруснику!
Пугаю ящериц на пне,
Потом валяюсь на спине,
Внимая жалобному крику
Болотной птицы...
Надо мной
Между березой и сосной
В своей печали бесконечной
Плывут,как мысли ,облака,
Внизу волнуется река,
Как чувство радости беспечной...
Я так люблю осенний лес,
Над ним-сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой веселый свист,
Но,превратившись,возродиться
И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать:-Я был в лесу листом!
Сказать:-Я был в лесу дождем!
Поверьте мне: я чист душою...

«Френсису несколько лет за двадцать...»

Стихотворение, которое проникает под кожу и долго не отпускает.

Френсису несколько лет за двадцать,
он симпатичен и вечно пьян.
Любит с иголочки одеваться,
жаждет уехать за океан.
Френсис не знает ни в чем границы:
девочки, покер и алкоголь...
Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль.
Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает: «Какая жалость!» Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему осталось — там то ли сифилис, то ли рак.
Месяца три, может, пять — не боле. Если на море — возможно, шесть. Скоро придется ему от боли что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко — жаль пациента, такой молодой!

Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам, Непал... Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал».

Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет: «Милый, конечно же, все в порядке, ну поезжай, почему бы нет! Я ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне писать оттуда и возвращайся скорей домой».

Дав обещание старой маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на борт взойдя.
Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя.

За океаном — навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я — как обычно — доволен всем».

Ночью от боли и впрямь не спится. Френсис, накинув халат, встает, снова пьет воду — и пишет письма, пишет на множество лет вперед. Про путешествия, горы, страны, встречи, разлуки и города, вкус молока, аромат шафрана... Просто и весело. Как всегда.

Матушка, письма читая, плачет, слезы по белым текут листам: «Френсис, родной, мой любимый мальчик, как хорошо, что ты счастлив там». Он от инъекций давно зависим, адская боль — покидать постель. Но ежедневно — по десять писем, десять историй на пять недель. Почерк неровный — от боли жуткой: «Мама, прости, нас трясет в пути!» Письма заканчивать нужно шуткой; «я здесь женился опять почти»!

На берегу океана волны ловят текущий с небес муссон. Френсису больше не будет больно, Френсис глядит свой последний сон, в саван укутан, обряжен в робу... Пахнет сандал за его спиной. Местный священник читает гробу тихо напутствие в мир иной.

Смуглый слуга-азиат по средам, также по пятницам в два часа носит на почту конверты с бредом, сотни рассказов от мертвеца. А через год — никуда не деться, старость не радость, как говорят, — мать умерла, прихватило сердце.
Годы идут. Много лет подряд письма плывут из-за океана, словно надежда еще жива.
В сумке несет почтальон исправно
от никого никому слова.

Я свяжу тебе жизнь
Из пушистых мохеровых ниток.
Я свяжу тебе жизнь,
Не солгу ни единой петли.
Я свяжу тебе жизнь,
Где узором по полю молитвы —
Пожелания счастья
В лучах настоящей любви.
Я свяжу тебе жизнь
Из веселой меланжевой пряжи.
Я свяжу тебе жизнь
И потом от души подарю.
Где я нитки беру?
Никому никогда не признаюсь:
Чтоб связать тебе жизнь,
Я тайком распускаю свою.


Валентина Беляева

стара писал(а):

Стихотворение, которое проникает под кожу и долго не отпускает.

очень долго не отпускает

ОДИНОЧЕСТВО.

Поверь мне: - люди не поймут
Твоей души до дна!..
Как полон влагою сосуд, -
Она тоской полна.

Когда ты с другом плачешь, - знай:
Сумеешь, может быть,
Лишь две-три капли через край
Той чаши перелить.

Но вечно дремлет в тишине
Вдали от всех друзей, -
Что там, на дне, на самом дне
Больной души твоей.

Чужое сердце - мир чужой,
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.

И что-то есть, что глубоко
Горит в твоих глазах,
И от меня - так далеко,
Как звезды в небесах...

В своей тюрьме, - в себе самом,
Ты, бедный человек,
В любви, и в дружбе, и во всем
Один, один навек!...

Дмитрий Мережковский
1890

Я забыл, что такое любовь,
И под лунным над городом светом
Столько выпалил клятвенных слов,
Что мрачнею, как вспомню об этом.

И однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Одиноко я вскрикну во сне
И проснусь, и уйду, и уеду...

Поздно ночью откроется дверь,
Невеселая будет минута.
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.

Побледнеет и скажет:- Уйди!
Наша дружба теперь позади!
Ничего для тебя я не значу!
Уходи! Не гляди, что я плачу!..

И опять по дороге лесной
Там, где свадьбы, бывало, летели,
Неприкаянный, мрачный, ночной,
Я тревожно уйду по метели...
1970
Николай Рубцов.

Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.

Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?

Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки - и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье.-
Прочь этот сон,- в нем слишком много слез!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
А. Фет.

Бабуль, отчего таблетка?

Она засыпает засветло —
Боится кромешной ночи!
Хотя целый вечер славила
У Бога святые очи…
А если вдруг просыпается,
То больше потом не ложится —
Делами все занимается,
И кофточки вяжет спицами.
Отводит внученьку в садик,
И в школу чуть-чуть попозже,
Завяжет ей пышный бантик,
Снежок ей смахнет с сапожек.
По кухне, вздыхая, ходит,
Перебирает гречку,
Оладушки ей разводит,
Разогревает печку.
Пришьет крючок на пальтишко,
Заштопает ей носочки,
Развесит сушить штанишки,
Проверит ее чулочки.
Запьет вдруг таблетку чаем,
Согнется, скривившись от боли…

(А я и не замечала
Ее неприметной роли…)

— Бабуль, отчего таблетка?
— Да кто ж её, Господи, знает?
Да ты не волнуйся, детка…

А память не отпускает…

А память не отпускает......

Вероника Тушнова

Быть хорошим другом обещался,
звезды мне дарил и города.
И уехал,
и не попрощался.
И не возвратится никогда.
Я о нем потосковала в меру,
в меру слез горючих пролила.
Прижилась обида,
присмирела,
люди обступили
и дела...
Снова поднимаюсь на рассвете,
пью с друзьями, к случаю, вино,
и никто не знает,
что на свете
нет меня уже давным-давно.

Александр Вертинский
НЕНУЖНОЕ ПИСЬМО

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.
Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.
Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.
И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.
А любовь мы не будем тревожить словами
Это мертвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

Лето 1938

стара писал(а):

«Френсису несколько лет за двадцать...»

Удивительная баллада. А кто автор, скажите, пожалуйста?

Скажи, мамуль… А, может, он вернётся?
Когда-нибудь… Усталый и родной…
Вдруг осознав, что недостаток солнца
В душе восполнить можно только мной...

Скажи, мамуль… А, может, он страдает?
Чуть слышно гордость плачет рядом с ним…
Его глаза нещадно разъедает
В тиши полночной сигаретный дым…

Скажи, мамуль… А, может, он тоскует?
Заноза в сердце… Вытащить – никак…
И чтоб забыться, он других целует,
Сменив под утро не один кабак?

Скажи, прошу, когда же он очнется?
Я так хочу – навеки! Только с ним!

Не плачь, глупышка, он ещё вернется…
Но безнадежно будет нелюбим…

Лия Кубишек

Наверно, это попросту усталость -
ничто ведь не проходит без следа.
Как ни крути,
а крепко мне досталось
за эти неуютные года.

И эта постоянная бездомность,
и эти пересуды за спиной,
и страшной безнадежности бездонность,
встававшая везде передо мной.

И эти горы голые,
и море
пустынное,
без паруса вдали,
и это равнодушное немое
травы и неба,
леса и земли...

А может быть, я только родилась,
как бабочка, что куколкой была?
Еще не высохли, не распрямились
два беспощадно скомканных крыла?

А может, даже к лучшему, не знаю,
те годы пустоты и маеты?
Вдруг полечу еще
и засверкаю,
и на меня порадуешься ты?

Вероника Тушнова

«Спят ли мамы?» — я не знала
На такой вопрос ответ.
Лишь когда я мамой стала,
Поняла: наверно, нет!

У кровати, колыбели
Первые года без сна.
У моей. Твоей постели
Проводила ночь она.

Вот, уже мы подрастаем,
Можно маме и поспать...
Мама ждет когда мы встанем:
Надо в школу нас собрать.

Мы с тобой уже подростки:
Тут уж маме не до сна.
Где мы? Кто к нам ходит в гости?
Первая любовь! Весна!

Институт. Опять тревоги:
Как там? Что там? Не звонит.
Мамочка, тебе поспать бы!
Только сердце всё болит.

Свадьба. Кольца. Мама в зале
Тихо плачет в уголке.
— Мама, меня замуж взяли!!!
— Я от счастья… Как и все...

Накануне ночью мама
Подшивала платье мне,
Не спала и колдовала,
Ворожила счастье мне.

Вот роддом. Мамуля, мама!
Этой ночью ты со мной.
Я сегодня МАМОЙ стала:
Спи ребёнок мой родной.

Мы ж сейчас с твое бабулей
В эту ночь не будем спать...
Столько лет здесь промелькнуло -
Есть о чем потолковать.

«Спит ли мама?» — я не знала
На такой вопрос ответ.
Лишь когда я мамой стала,
Поняла: конечно, нет!

А помнишь, как на остановку

Ходили пить мы газировку?

И там ещё стаканы были,

Их тут же в автомате мыли,

И те гранёные стаканы

Никто не тырил, как ни странно.

А как с бидонами бежали

Мы к бочке с квасом? Выпивали

Ещё в дороге половину —

Ты помнишь вкус неповторимый?

А помнишь тот пломбир в брикете?

Вкусней нет ничего на свете.

Вкус детства… Шоколад «Алёнка»,

Сырки, варёная сгущёнка,

Помадки, сахарная вата —

Без ГМО, без консервантов…

А помнишь мамино варенье?

Вот это было объеденье!

И петушки, и мармеладки…

Да, наше детство было сладким —

Хоть и прошло без интернета.

Но сколько же тепла и света,

Весёлых игр и каруселей,

И беззаботного веселья

В нём было… И не виртуальной

Была в нём дружба… Как съезжали

Мы с зимней горки на ледянках,

И в сад возили нас на санках.

И сложно было всё, и просто,

И были ближе в небе звёзды…

Так, в общем, мало было надо

Для счастья нам. Мы были рады

Таким простым вещам по сути…

И остаётся только с грустью

Нам вспоминать о нашем детстве,

Что навсегда осталось в сердце…

© Арина Забавина