У камина

Привет всем! Какие планы на выходные?

Для души


ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ...
В жизни порой происходят такие события, которые не могут быть объяснены ни логикой, ни случайностью. Они преподносятся человеку, как правило, в своих самых крайних, самых жестких проявлениях. Но ведь именно в ситуациях, которые принято называть экстремальными, и можно увидеть, а точнее почувствовать, как работает этот удивительный механизм — человеческая судьба.

…Февраль 1943 года, Сталинград. Впервые за весь период Второй мировой войны гитлеровские войска потерпели страшное поражение. Более трети миллиона немецких солдат попали в окружение и сдались в плен. Все мы видели эти документальные кадры военной кинохроники и запомнили навсегда эти колонны, точнее толпы обмотанных чем попало солдат, под конвоем бредущих по замерзшим руинам растерзанного ими города.

Правда, в жизни все было чуть-чуть по-другому. Колонны встречались нечасто, потому что сдавались в плен немцы в основном небольшими группами по всей огромной территории города и окрестностей, а во-вторых, никто их не конвоировал вообще. Просто им указывали направление, куда идти в плен, туда они и брели кто группами, а кто и в одиночку. Причина была проста — по дороге были устроены пункты обогрева, а точнее землянки, в которых горели печки, и пленным давали кипяток. В условиях 30-40 градусного мороза уйти в сторону или убежать было просто равносильно самоубийству. Вот никто немцев и не конвоировал, разве что для кинохроники...

Лейтенант Ваган Хачатрян воевал уже давно. Впрочем, что значит давно? Он воевал всегда. Он уже просто забыл то время, когда он не воевал. На войне год за три идет, а в Сталинграде, наверное, этот год можно было бы смело приравнять к десяти, да и кто возьмется измерять куском человеческой жизни такое бесчеловечное время, как война!
Хачатрян привык уже ко всему тому, что сопровождает войну. Он привык к смерти, к этому быстро привыкают. Он привык к холоду и недостатку еды и боеприпасов. Но главное, он привык он к мысли о том, что «на другом берегу Волги земли нет». И вот со всеми этими привычками и дожил-таки до разгрома немецкой армии под Сталинградом.

Но все же оказалось, что кое к чему Ваган привыкнуть на фронте пока не успел. Однажды по дороге в соседнюю часть он увидел странную картину. На обочине шоссе, у сугроба стоял немецкий пленный, а метрах в десяти от него — советский офицер, который время от времени… стрелял в него. Такого лейтенант пока еще не встречал: чтобы вот так хладнокровно убивали безоружного человека?! «Может, сбежать хотел? — подумал лейтенант. — Так некуда же! Или, может, этот пленный на него напал? Или может…».

Вновь раздался выстрел, и вновь пуля не задела немца.
- Эй! — крикнул лейтенант, — ты что это делаешь?
Здорово, — как ни в чем не бывало отвечал «палач». — Да мне тут ребята «вальтер» подарили, решил вот на немце испробовать! Стреляю, стреляю, да вот никак попасть не могу — сразу видно немецкое оружие, своих не берет! — усмехнулся офицер и стал снова прицеливаться в пленного.

До лейтенанта стал постепенно доходить весь цинизм происходящего, и он аж онемел от ярости. Посреди всего этого ужаса, посреди всего этого горя людского, посреди этой ледяной разрухи эта сволочь в форме советского офицера решила «попробовать» пистолет на этом еле живом человеке! Убить его не в бою, а просто так, поразить, как мишень, просто использовать его в качестве пустой консервной банки, потому что банки под рукой не оказалось?! Да кто бы он ни был, это же все-таки человек, пусть немец, пусть фашист, пусть вчера еще враг, с которым пришлось так отчаянно драться! Но сейчас этот человек в плену, этому человеку, в конце концов, гарантировали жизнь! Мы ведь не они, мы ведь не фашисты, как же можно этого человека, и так еле живого, убивать?

А пленный как стоял, так и стоял неподвижно. Он, видимо, давно уже попрощался со своей жизнью, совершенно окоченел и, казалось, просто ждал, когда его убьют, и все не мог дождаться. Грязные обмотки вокруг его лица и рук размотались, и только губы что-то беззвучно шептали. На лице его не было ни отчаяния, ни страдания, ни мольбы — равнодушное лицо и эти шепчущие губы — последние мгновения жизни в ожидании смерти!

И тут лейтенант увидел, что на «палаче» — погоны интендантской службы.
«Ах ты гад, тыловая крыса, ни разу не побывав в бою, ни разу не видевший смерти своих товарищей в мерзлых окопах! Как же ты можешь, гадина такая, так плевать на чужую жизнь, когда не знаешь цену смерти!» — пронеслось в голове лейтенанта.
- Дай сюда пистолет, — еле выговорил он.
- На, попробуй, — не замечая состояния фронтовика, интендант протянул «вальтер».

Лейтенант выхватил пистолет, вышвырнул его куда глаза глядят и с такой силой ударил негодяя, что тот аж подпрыгнул перед тем, как упасть лицом в снег.
На какое-то время воцарилась полная тишина. Лейтенант стоял и молчал, молчал и пленный, продолжая все так же беззвучно шевелить губами. Но постепенно до слуха лейтенанта стал доходить пока еще далекий, но вполне узнаваемый звук автомобильного двигателя, и не какого-нибудь там мотора, а легковой машины М-1 или «эмки», как ее любовно называли фронтовики. На «эмках» в полосе фронта ездило только очень большое военное начальство.

У лейтенанта аж похолодело внутри… Это же надо, такое невезение! Тут прямо «картинка с выставки», хоть плачь: здесь немецкий пленный стоит, там советский офицер с расквашенной рожей лежит, а посередине он сам — «виновник торжества». При любом раскладе это все очень отчетливо пахло трибуналом. И не то, чтобы лейтенант испугался бы штрафного батальона (его родной полк за последние полгода сталинградского фронта от штрафного по степени опасности ничем не отличался), просто позора на голову свою очень и очень не хотелось! А тут то ли от усилившегося звука мотора, то ли от «снежной ванны» и интендант в себя приходить стал. Машина остановилась. Из нее вышел комиссар дивизии с автоматчиками охраны. В общем, все было как нельзя кстати.

- Что здесь происходит? Доложите! — рявкнул полковник. Вид его не сулил ничего хорошего: усталое небритое лицо, красные от постоянного недосыпания глаза...
Лейтенант молчал. Зато заговорил интендант, вполне пришедший в себя при виде начальства.
- Я, товарищ комиссар, этого фашиста… а он его защищать стал, — затарахтел он. — И кого? Этого гада и убийцу? Да разве же это можно, чтобы на глазах этой фашистской сволочи советского офицера избивать?! И ведь я ему ничего не сделал, даже оружие отдал, вон пистолет валяется! А он...
Ваган продолжал молчать.

- Сколько раз ты его ударил? — глядя в упор на лейтенанта, спросил комиссар.
- Один раз, товарищ полковник, — ответил тот.
- Мало! Очень мало, лейтенант! Надо было бы еще надавать, пока этот сопляк бы не понял, что такое эта война! И почем у нас в армии самосуд!? Бери этого фрица и доведи его до эвакопункта. Все! Исполнять!

Лейтенант подошел к пленному, взял его за руку, висевшую как плеть, и повел его по заснеженной пургой дороге, не оборачиваясь. Когда дошли до землянки, лейтенант взглянул на немца. Тот стоял, где остановились, но лицо его стало постепенно оживать. Потом он посмотрел на лейтенанта и что-то прошептал.
«Благодарит наверное, — подумал лейтенант. — Да что уж. Мы ведь не звери!».
Подошла девушка в санитарной форме, чтобы «принять» пленного, а тот опять что-то прошептал, видимо, в голос он не мог говорить.
- Слушай, сестра, — обратился к девушке лейтенант, — что он там шепчет, ты по-немецки понимаешь?
- Да глупости всякие говорит, как все они, — ответила санитарка усталым голосом. — Говорит: «Зачем мы убиваем друг друга?». Только сейчас дошло, когда в плен попал!
Лейтенант подошел к немцу, посмотрел в глаза этого немолодого человека и незаметно погладил его по рукаву шинели. Пленный не отвел глаз и продолжал смотреть на лейтенанта своим окаменевшим равнодушным взглядом, и вдруг из уголков его глаз вытекли две большие слезы и застыли в щетине давно небритых щек.
…Прошли годы. Кончилась война. Лейтенант Хачатрян так и остался в армии, служил в родной Армении в пограничных войсках и дослужился до звания полковника. Иногда в кругу семьи или близких друзей он рассказывал эту историю и говорил, что вот, может быть, где-то в Германии живет этот немец и, может быть, также рассказывает своим детям, что когда-то его спас от смерти советский офицер. И что иногда кажется, что этот спасенный во время той страшной войны человек оставил в памяти больший след, чем все бои и сражения!

В полдень 7 декабря 1988 года в Армении случилось страшное землетрясение. В одно мгновение несколько городов были стерты с лица земли, а под развалинами погибли десятки тысяч человек. Со всего Советского Союза в республику стали прибывать бригады врачей, которые вместе со всеми армянскими коллегами день и ночь спасали раненых и пострадавших. Вскоре стали прибывать спасательные и врачебные бригады из других стран. Сын Вагана Хачатряна, Андраник, был по специальности врач-травматолог и так же, как и все его коллеги, работал не покладая рук.

И вот однажды ночью директор госпиталя, в котором работал Андраник, попросил его отвезти немецких коллег до гостиницы, где они жили. Ночь освободила улицы Еревана от транспорта, было тихо, и ничего, казалось, не предвещало новой беды. Вдруг на одном из перекрестков прямо наперерез «Жигулям» Андраника вылетел тяжелый армейский грузовик. Человек, сидевший на заднем сидении, первым увидел надвигающуюся катастрофу и изо всех сил толкнул парня с водительского сидения вправо, прикрыв на мгновение своей рукой его голову. Именно в это мгновение и в это место пришелся страшный удар. К счастью, водителя там уже не было. Все остались живы, только доктор Миллер, так звали человека, спасшего Андраника от неминуемой гибели, получил тяжелую травму руки и плеча.

Когда доктор выписался из того травматологического отделения госпиталя, в котором сам и работал, его вместе с другими немецкими врачами пригласил к себе домой отец Андраника. Было шумное кавказское застолье, с песнями и красивыми тостами. Потом все сфотографировались на память.

Спустя месяц доктор Миллер уехал обратно в Германию, но обещал вскоре вернуться с новой группой немецких врачей. Вскоре после отъезда он написал, что в состав новой немецкой делегации в качестве почетного члена включен его отец, очень известный хирург. А еще Миллер упомянул, что его отец видел фотографию, сделанную в доме отца Андраника, и очень хотел бы с ним встретиться. Особого значения этим словам не придали, но на встречу в аэропорт полковник Ваган Хачатрян все же поехал.

Когда невысокий и очень пожилой человек вышел из самолета в сопровождении доктора Миллера, Ваган узнал его сразу. Нет, никаких внешних признаков тогда вроде бы и не запомнилось, но глаза, глаза этого человека, его взгляд забыть было нельзя… Бывший пленный медленно шел навстречу, а полковник не мог сдвинуться с места. Этого просто не могло быть! Таких случайностей не бывает! Никакой логикой невозможно было объяснить происшедшее! Это все просто мистика какая-то! Сын человека, спасенного им, лейтенантом Хачатряном, более сорока пяти лет назад, спас в автокатастрофе его сына!
А «пленный» почти вплотную подошел к Вагану и сказал ему на русском: «Все возвращается в этом мире! Все возвращается!..».
- Все возвращается, — повторил полковник.

Потом два старых человека обнялись и долго стояли так, не замечая проходивших мимо пассажиров, не обращая внимания на рев реактивных двигателей самолетов, на что-то говорящих им людей… Спасенный и спаситель! Отец спасителя и отец спасенного! Все возвращается!

Пассажиры обходили их и, наверное, не понимали, почему плачет старый немец, беззвучно шевеля своими старческими губами, почему текут слезы по щекам старого полковника. Они не могли знать, что объединил этих людей в этом мире один-единственный день в холодной сталинградской степи. Или что-то большее, несравнимо большее, что связывает людей на этой маленькой планете, связывает, несмотря на войны и разрушения, землетрясения и катастрофы, связывает всех вместе и навсегда!

Лев Кирищян

"ПРИВОРОТ."

В вечерних сумерках апреля Толя, сверяясь с записанным на бумажке
адресом, подошёл к многоэтажному дому, набрал код домофона и с некоторым
внутренним трепетом открыл дверь. Всё так же поглядывая на бумажку, он
поднялся на нужный этаж и нажал на дверной звонок. Недолгое ожидание
показалось ему вечностью. Хотя, если быть, честным ждать пришлось не
долго.

Дверь открыла молодая цыганка, абсолютно стереотипной внешности:
красно-оранжево-чёрная юбка в пол со множеством складок, красная кофта с
широкими рукавами, чёрные волнистые волосы, чёрные глаза и цветастая
шаль на плечах.

-Здравствуйте,—робко начал Толя,—это вы объявление писали, что к вам
можно по поводу приворота обратиться?—парень жутко стеснялся, смотрел в
пол и теребил бумажку с адресом.

Цыганка внимательно оглядела гостя:

-Соколов Анатолий Павлович? Тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения?

Глаза Толи округлись:

-А...от-откуда вы это знаете?

-Так ведь ясновидящая, сам читал. Ну проходи, помогу, чем смогу.

Парень пошёл вслед за цыганкой, которая провела его в свою рабочую
комнату. Кабинет ясновидящей был не большим: окно, прикрытое тёмными
занавесками, комод, стол, накрытый чёрным бархатом и три кресла, на
одном из которых спал чёрный кот,—вот и весь интерьер. Цыганка села на
кресло, жестом пригласив Толю последовать ею примеру:

-Ну, говори, бральянтовый мой, зачем пожаловал?—цыганка поставила подбородок на ладони и внимательно смотрела на Толю.

-Ту такое дело,—начал он,—щепетильное... Мне просто девушку одна очень
нравится, а я ей, кажется,—нет. Я просто совершенно не знаю, что в таких
ситуациях делать, вот и решил обратиться к профессионалу.

-Правильно решил, всё сделаю, мил-человек,—девушка достала колоду карт и
начала их тасовать. Быстро летели на бархатную поверхность стола
благородные короли. Толя в месиве пик, бубей, червей и крестей ничего не
понимал, а вот ясновидящая принялась толковать расклад со знанием дела:

-Девушку, значится, любишь. Девушка молодая, красивая, глаза голубые,
волосы русые, рост выше среднего, зовут Аней...—глаза Толи начали
округляться:

-А вы откуда всё это знаете?

-Карты, милок, всё расскажут, ничего не скроют. Влюбился три-четыре
месяца назад, о чувствах своих не рассказывал, первый шаг сделать
боишься—вдруг не ответит взаимностью?

-Я не боюсь, просто не знаю, как это всё лучше сделать, чтобы только хуже не стало.

-Ничего, ничего, всё сделаю, полюбит тебя, как есть полюбит!—цыганка
взяла в руки спичку, зажгла стоявшую на столе свечу и принялась читать
заговор, делая непонятные пассы руками.—Встанет раб Божий Анатолий,
встанет до восхода солнца, выйдет да из дома и пойдёт в леса тёмные,
тёмные, дремучие, да в гнилые болота. А в тех болотах да глубоких стоит
баня чёрная, да живёт в ней бабка-сводница, бабка старая. И есть у неё
печка каменная, а в печке той чаша медная, а в чаше всё кипит да
пригорает, горит да присыхает. Так бы и раба Божья, Анна, об Анатолии
сердцем, душой и телом кипела, горела, да присыхала. Слово мое крепкое
да твёрдое, слово нерушимое. Аминь!

Толя за всем этим действием наблюдал с благоговейным трепетом, а
ясновидящая тем временем достала из ящике стола лист бумаги, плотный и
пожелтевший от времени, чернильницу и перо и принялась что-то медленно
выводить. Затем девушка скатала лист в трубочку и туго завязала его
красной нитью:

-На улицу выйдешь, не оглядываясь, три раза сплюнешь через левое плечо,
три раза правой ногой топнешь, и повернёшься тоже три раза против
часовой стрелки, понял?

-Так: плечо левое, нога правая, против часовой стрелки. Угу.

-Да смотри не перепутай ничего, иначе не подействует. Всё я тебе
написала, чего да как сделать должен будешь. Да как станешь мои указания
выполнять, приговаривай про себя „Люблю, Анна, тебя, полюби и ты меня”.
Бумагу потом сожжёшь, а пепел по ветру развеешь.

-Спасибо вам огромное,—улыбнулся Толя, принимая свиток,—вы даже представить себе не можете, как вы мне помогли!

-Я и не таким помогала, обращайся, если что.

-Сколько с меня?

-Да нисколько, первый сеанс бесплатно.

Юноша смутился:
-Да так же нельзя, мне неудобно. Вы вон время время своё на меня тратили.

-А это уже моя забота,—сверкнула чёрными очами цыганка,—а ты иди, не оглядывайся.

Выйдя из дома и глотнув свежего ночного воздуха, Толя выполнил
указания ясновидящей. Затем, отойдя на достаточное расстояние, стянул
нитку и развернув свёрток принялся читать:

„На улице да на длинной есть магазин да цветочный, зайдёшь в тот
магазин, хозяйке поклон ответишь да слово молвишь: „Дай мне, девица,
цветов, да цветов красивых да благоухающих”. А в соседнем магазине
купишь торт, торт вкусный, шоколадный, а на соседней улице купишь
медведя, да медведя плюшевого. Пойдёшь к своей милой, принесёшь ей
дары-подарки, да в кино сводишь, да дверь придержишь, да слово ласковое
молвишь. И полюбит она тебя без памяти и любить тебя будет, любить
крепко да долго. Аминь!”
*****

А цыганка-гадалка, стянув с плеч шаль и откинув тяжёлые занавески, встала к окну и набрала номер на телефоне:

-Аллё, Анька, привет! Да, приходил. Всё, как ты сказала. Операцию „Приворот” можешь считать успешной.

Island Girl писал(а):

ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ...

Island Girl писал(а):

Операцию „Приворот” можешь считать успешной.

Island Girl писал(а):

, что объединил этих людей в этом мире один-единственный день в холодной сталинградской степи.

Не могу я такое читать.....изрыдалась ...

Привет всем!




Бабочки в животе напрямую зависят от тараканов в голове. Ни в коем случае нельзя нарушать баланса, иначе останешься либо наедине с тараканами, либо – с голодными бабочками.

Из книги "Где валяются поцелуи"

Морозик900 писал(а):

Не могу я такое читать.....изрыдалась ...

я не стала писать, но результат был такой же, а про мальчика Сашу и папу с мамой, я вообще не могла остановиться.... поэтому ничего не стала писать...

Золотого солнца вашим домам!!!


Дина Рубина

ЗОЛОТАЯ КРАСКА

Это был типичный завсегдатай пивной: красномордый, высоченный, с толстой шеей и победоносным брюхом…Короче, он был таким, каким хочется представлять себе немецкое пивное быдло. И прицепился к нам именно в
пивной, огромной мюнхенской пивной, простиравшейся чуть не на сотни метров. Наша местная приятельница, уроженка вообще-то Днепропетровска, но ныне патриотка Германии, уговорила нас взять по кружке пива – здесь, мол, особое место и пиво везут из какой-то особой пивоварни.

Мы стали обсуждать сорта, повышая голос, чтобы перекричать франтоватое, в баварских шляпах с перышками, трио в центре зала – скрипка, контрабас и барабан без продыху лупили что-то бравое, чему
горласто подпевали румяные пивцы с кружками… И тогда от шумной компании за соседним столом отделился утес – он казался особенно высоким, потому что мы сидели, - и с широченной улыбкой направился к
нам. И если б не эта улыбка, явное послание добрых намерений, то впору было бы испугаться его буйволиной мощи.
Тут надо кое-что пояснить…
Эта встреча произошла лет двадцать назад, в нашу первую поездку по Германии. И длилась она минут сорок от силы, и разговор был коряв, отрывист, иногда мы просто перекрикивали друг друга, если трио
вступало со свежим энтузиазмом. Вообще то первое путешествие по Германии, с заездом в Гейдельберг, Берлин и Франкфурт, Нюрнберг и Дрезден, с десятком выступлений перед новой публикой, с музеями и
невероятными парками и дворцами, было настолько сильным впечатлением, что сейчас остается только удивляться: что заставило меня записать тем
же вечером рассказ нашего случайного собутыльника? что заставляло меня время от времени вспоминать его и думать о нем, а главное – что заставило сейчас извлечь его буквально из праха распавшейся на горстку ветхих страниц записной книжки и отвести законное место в цепочке этих коротких историй?
Господи, да он с трудом изъяснялся по-русски! А наша приятельница с еще большим трудом балакала по-немецки, хотя и была лучшей ученицей в их группе по изучению языка.
Понятия не имею, почему это въелось в меня: дымная полутемная пивная, красномордая глыба рядом, попытки связать непослушные слова… Само собой, я не стану буквально изображать его языковые потуги. Он
оказался восточным немцем, родившимся еще до войны, после войны учил русский язык. Он и подсел к нам потому, что услышал знакомые слова. И все повторял восторженно: Россия, Россия… – будто лучшая часть его
жизни прошла в каком-нибудь Ленинграде.
– Очевидно, он – дурак, – пожав плечами и отвернувшись, сказал мне муж. – Что за восторги перед страной, искалечившей его детство?
И будто из упрямства перебил собеседника и поправил: мы вовсе не из России, а из Иерусалима, столицы Израиля. Тот ошалел. Восхитился… Это тоже нам знакомо, подумала я, – радостное участие немцев в благобыти страны, созданной по причине и по следам их преступлений.
Но этот… Я пригляделась: у него была симпатичная физиономия трудяги. Он сразу доложился, что по профессии он – шофер-дальнобойщик и в данный момент отдыхает между рейсами. А завтра с утра – тю-тю-у-у! – возвращается в Дрезден на своем трейлере. Свою историю, свою настоящую историю стал рассказывать сходу, без предисловий, будто торопясь
вывалить все и вернуться к товарищам. Так и запомнила его: взлохмаченный, с потным красным лицом, время от времени он отмахивается большой ладонью от призывов собутыльников – вернуться за стол и то и дело запинается в попытке подобрать правильное русское
слово.
Пересказываю буквально так, как двадцать лет назад записала в блокноте, чуть ли не конспективно. Почему-то кажется, что таким вот, бедноватым и торопливым, слогом правдивей всего предстает судьбинная
мощь его простого рассказа.
Первым браком его отец женат был на еврейке. Молодыми были, влюбились друг в друга, дело нормальное. Но не поладили, очень уж разными были,
и разбежались. Мало ли, бывает! Отец женился вторично, уже на немке, и через год родился он, Вилберт, - да, приятно познакомиться… И вот когда Гитлер пришел к власти и все это началось… словом, когда по-настоящему запахло жареным, однажды ночью отец молча ушел и вернулся не один, а с молодой женщиной, черноволосой, кудрявой, с огромными зелеными глазами, в блестящем черном плаще (шел сильный
дождь!). И мать ее приняла. Мать была замечательным человеком, хотя и излишне прямолинейным. Он, Вилберт, тогда совсем был маленьким, года четыре, поэтому не следил за лицом матери, а жаль: сейчас дорого бы дал, чтоб посмотреть, как эти две женщины друг друга разглядывали. Отец помог той спуститься в подвал и – знаете что? – до самого конца войны Эстер – ее звали Эстер – из подвала не выходила. Она просидела
там все эти годы! Все годы войны отец и мать Вилберта прятали у себя в подвале еврейку. Родной брат отца, Клаус, тот был настоящий наци, служил в гестапо, знал, что брат прячет свою первую жену, но не выдал…
А когда Вилберт подрос, ему стали поручать носить ей еду. И он справлялся. Лестница была крутовата, но он же взрослый, почти мужчина, и не боится крутизны и темноты! К тому же там, в подвале горела лампочка, и хотя Эстер стала бледная, как смерть и ее огромные глаза в полутьме так странно светились, он совсем ее не боялся. Наоборот: страшно к ней привязался. Они очень подружились.
– Мы с ней были ближе друг к другу, чем я с матерью… – сказал он. Эстер в молодости закончила академию искусств, участвовала в выставках. Она писала небольшие пейзажи, пока не… словом, до всего
этого дерьма. В подвале очень тосковала без дела, говорила, что это – самое трудное: руки без работы ноют, болят по-настоящему. Тогда Вилберт украл для нее золотую краску. Просто спер, прости Господи! В их церкви неподалеку, во Фрауэнкирхе, в подсобке работал мастер, подправлял то и се, какие-то завитки на алтаре, на деревянных хорах. Уходя на обед, так все и оставлял. Надо было так украсть, чтоб незаметно. Больше всего было банок с золотой краской… и Вилберт не то чтобы грабил мастера, а так… подворовывал. Подкрадется, снимет крышку с ведра и зачерпнет в баночку. Зато бумаги было навалом! Покойный дед до войны владел писчебумажным магазином, и ее много осталось – хорошей толстой упаковочной бумаги… Эстер писала и писала золотой краской свои пейзажи: золотые деревья, золотое озеро, золотой мостик над ручьем…
И знаете, она пересидела фюрера! Когда пришли советские войска, выползла из подвала, стала получать продовольственные карточки и кормила их всех – всю семью. Они и выжили за счет этих продовольственных карточек.
– Мои родители умерли рано, – говорит он. – А вот Эстер дожила до восьмидесяти девяти и умерла совсем недавно. И всю жизнь была для меня самым близким человеком… Конечно, работала до последнего, писала
акварели – пейзажи в основном. Была известным художником. Но знаете что? Никогда больше не использовала в работе золотую краску. Зачем?
Другой полно, всякой-разной. Все ее пейзажи такие прозрачные, легкие – прямо ангельские. Словом, искусствоведы и критики знали Эстер именно
по этим невесомым пейзажам.
После ее смерти, а Вилберт, само собой, остался единственным наследником, после смерти в мастерскую Эстер хлынули эксперты музеев и галерей.
– Увидели ее золотые подвальные пейзажи – чуть с ума не сошли! Она ж их никогда не выставляла, не хотела. Говорила, это совсем особый, нетипичный этап в творчестве. Вцепились, давали огромные деньги. Я
отказался… И потом всё письма слали, с музейными печатями да гербами, подсылали каких-то своих гонцов, увеличивали сумму, пытались уломать.
Но я – на-а-йн! Я не продал! Я развесил их по всему дому – пусть сияют! Золотой лес, золотое озеро, золотой собор…
– Я шофер, дальнобойщик, – добавил он, и кружка в его рыжей волосатой лапе казалась небольшой чашкой. – Дома не бываю по пять-шесть дней. А когда возвращаюсь и вхожу к себе, особо если полдень и солнце в окна, навстречу мне – волны золотого света!

Иечка, !

Happy Halloween 🎃
https://www.facebook.com/111814823699961/posts/214586013422841/?vh=e&d=n

Для хорошего настроения про Кузю и Козу

Свадьба закончилась, разъехались гости и дочь переехала к мужу. В квартире опустело. Неделю промаявшись в тишине, мы с женой решили купить животное. Хотелось чтобы оно стало достойной заменой дочери и не дало угаснуть родительским рефлексам — кормить, дрессировать, выводить погулять и убирать за кем-то нагаженное. Еще я надеялся, что в отличие от дочери, животное не будет огрызаться, воровать мои сигареты и шуршать по ночам в холодильнике. Кого будем покупать еще не решили, и планировали определиться по месту.

В воскресенье мы отправились на Птичий рынок. Возле входа продавались симпатичные морские свинки. Я вопросительно посмотрел на жену.
- Не пойдет — отрезала она, — наша была сухопутная.

Рыбки были молчаливы, а попугаи, похожие раскраской и болтливостью, вызывали у жены аллергию на птичий пух. Мне приглянулась мартышка, ее ужимки напоминали дочь в период полового созревания. Но жена пообещала лечь между нами трупом и пришлось уступить. В конце концов, с этой обезьяной мы знакомы едва ли пять минут, а к жене я уже привык.
Оставались собаки и кошки. Но собак нужно непрерывно выгуливать, а с кошками много хлопот: что-то плохо я представляю себя в роли продавца котят у метро. Итак — кот.

Нашего Кота мы узнали сразу. Он лежал в плексигласовом аквариуме, в окружении несмышленых котят. Котята тыкались мокрыми носами в его пушистое брюхо и сонно перебирали лапами. Кот спал. На аквариуме висела табличка — «Кузя». Продавец рассказала трогательную историю про тяжелое кошачье детство. Про то, как подросшая вместе с котом собака, чуть его не загрызла и бедняге не стало места в квартире.
Внешне наш избранник оказался породистым персом красивого серого окраса. Но документов, подтверждающих, что сплющенный нос не родовая травма, а признак породы, не было. По тем, пропавшим документам, кота официально величали Кайзер, но он легко отзывался на «Кузю». И мы его купили.

До дома добрались вполне благополучно — Кузя всю дорогу тихонько сопел под сиденьем в машине. Уже в подъезде, зная мое отношение к членовредительству, жена ехидно поинтересовалась:
- Ты уверен, что он не кастрированный?
Я напрягся. И не потому, что плохо отношусь к сексуальным меньшинствам, просто кастрированный кот мне напоминает Квазомодо, бесчеловечно изуродованного людьми. Я распластал Кузю на лестничной площадке и провел первичный урологический осмотр. В полумраке подъезда покрытые мехом кошачьи гениталии не были видны, а все толстенькое пушистое брюшко было в свалявшихся комках шерсти. Я попытался вызвать в себе чувства зоофила и провел рукой по кошачьей промежности. Кот взвыл, но хозяйство, кажется, было на месте.

В этот день с ревизией холодильника к нам в гости заявилась дочь. Увидев Кузю, она оставила в покое изрядно обглоданный тортик и напала на зверя. Вдвоем с мамашей они засунули его в ванну и отмыли детским шампунем. Потом его спеленали и, растерев почему-то моим полотенцем, высушили феном.
Принявшего достойный вид Кузю, жена начала расчесывать, выстригая свалявшиеся комки шерсти. Кот противно помявкивал. Я не стал им мешать и удалился с пивом на кухню.

Идилия в комнате раскололась душераздирающим мявом и грохотом. Прозвенели стеклянные брызги, и раздался вой. Я отставил бутылку и пошел на звук. Жена сидела на диване и в такт своим подвываниям покачивалась, вытянув на коленях руки с набухавшими кровью царапинами. Рядом валялись ножницы, и клочья кошачьей шерсти. Мы с дочерью столпились у тела пострадавшей.
- И что случилось?
Жена посмотрела на нас тоскливыми глазами и снова взвыла:
- Я-а-а-й-ц-а-а.
- Что яйца?
- Оторва-а-а-ались.
- Откуда?
- От кота-а-а-а.

Я далек от медицины, но есть у меня стойкое подозрение, что подобные вещи так просто не отрываются. Тем более у котов.
Долго и безуспешно сквозь рыдания мы пытались понять, что произошло. По натуре я добрый человек, поэтому мне ужасно хотелось придушить любимую. Мне всегда хочется убить рыдающую женщину. Из чувства сострадания. Как тяжелораненого бойца, чтобы она не мучалась сама и не рвала стонами душу окружающим.

Наконец жена раскрыла крепко сжатые до этого кулаки. На окровавленных и мокрых от слез ладонях, лежали два пушистых комочка. Серая шерстка на них поблескивала капельками крови. Оказалось, что когда жена выстригала колтуны между задними лапами, кот дернулся. Она же, ранее нацелившись ножницами на свалявшийся комок шерсти, по инерции состригла то, что туда попало. А попали, с ее слов, туда именно яйца.
Сквозь слезы и непрерывно текущие сопли удалось разобрать, что кот взревел от боли и спрятался под диваном, предварительно расцарапав в кровь руки жены. И, естественно, по пути разбил вазочку. Если честно, то за подобное отношение, на его месте, я откусил бы голову и разгромил всю квартиру. О чем и сообщил жене. Она снова завыла.

Мы с дочерью вооружились шваброй и залегли на полу. Под диваном, в самом дальнем и пыльном углу янтарем светились глаза новоявленного кастрата. Кот недобро урчал. На ласковые призывы, подкрепленные сосисками, он не реагировал. И как мужик мужика я его понимал.
Дочь стала осторожно подпихивать Кузю шваброй к внешнему краю дивана, а я пытался ухватить жертву доморощенного хирурга за выступающие конечности. Котяра оказался на редкость сметливым и не расслаблялся. Он непрерывно огрызался и стучал лапами по деревянной ручке, оставляя на ней глубокие царапины. Наконец, он удачно вцепился когтями в швабру и подъехал на ней поближе. Боже, в каком он был виде! Сумасшедшие ярко желтые глаза. На морде и усах паутина, на хвосте столетняя поддиванная пыль. За полчаса общения с моей женой из красавца перса он превратился в бомжеватого кастрата. Даже взгрустнулось от пришедшей в голову аналогии.

Я прижал к себе настороженно затихшего зверюгу и успокаивающе почесывал за ухом. Понемногу Кузя успокоился, напружиненные лапы расслабились: и он хрипло замурчал! Мурлыкал он громко, слегка прикрыв глаза. Похоже, жена что-то напутала — надо быть последним идиотом, чтобы мурлыкать после кастрации. Дражайшая встала на цыпочки и, не прикасаясь к коту как обычно несла чушь:
- Ему плохо? Он хрипит? Я вызову скорую!
Кот открыл мутный глаз и, разглядев мучительницу, напряженно затих. Похоже, он и впрямь собирался захрипеть. Я разогнал женщин и отнес кота на кухню.

Мы пили с ним пиво и разговаривали, снимая стресс. Я рассказывал, как тяжело живется мужику, если в доме одни бабы, а Кузя понимающе взмуркивал. Немного погодя он разлегся кверху брюхом у меня на коленях, согревая душу мурлыканьем. Взаимное доверие располагало к интимным вопросам и я, тактично раздвинул кошачьи лапы. Хотелось убедиться, что отрезанное женой не отразится на репродуктивных функциях. Но осмотр опечалил — первичные половые признаки самца отсутствовали. Я еще хлебнул пивка и снова разгреб шерсть. Признаки не появились. И, по всему судя, их никогда и не было. У меня на коленях лежала кошка. Достаточно крупная, симпатичная персидская кошка. С округлившимся животиком. И то, что жена отрезала, очевидно, было клочками свалявшейся шерсти с кровью от царапин.

Мы не пошли бить морду продавщице за подлый обман. Общие с кошкой переживания нас сроднили. И зовут ее теперь не Кузя. А вчера у Козы родилось четыре пушистых котенка. У нас в доме снова дети.

Михаил Грязнов

Island Girl писал(а):

У нас в доме снова дети.

Ольга_Ив
yfnfif77

Как же это легко...

БЫТЬ СВЕТОМ

Несколько лет назад я застряла в пробке вместе с нью-йоркским автобусом, набитым уставшими, раздраженными пассажирами. На улице хлестал дождь. В салоне автобуса мужчины рычали друг на друга — кто из них начал перепалку и по какой причине, я не знала. Никто не додумался уступить место беременной женщине. Воздух искрился обидой.
На Седьмой Авеню водитель сделал объявление. «Друзья», — сказал он. — «Я знаю, что день у всех нас был трудный. С погодой или пробками я ничего поделать не могу, но кое-что сделать я все же могу. Предлагаю каждому из вас выходить через переднюю дверь. Я протяну руку. Как пойдете мимо, положите в нее заботы и расстройства, ладно? Я поеду дальше через реку Гудзон и скину все это добро прямо в воду. Пойдет?».
«Да он волшебник», — подумала я. Пассажиры засмеялись. Их лица прояснились. Эти люди последний час делали вид, что не видят своих соседей, а теперь стали заглядывать им в глаза — он что, серьезно? А он говорил серьезно. На следующей остановке водитель просунул руку в окошечко для билетов и ждал. Один за одним пассажиры вышли в переднюю дверь и сделали вид, что положили что-то ему в ладонь. Кто-то засмеялся, кто-то заплакал — но каждый дотронулся до руки водителя. На следующей остановке водитель снова протянул руку. И так было на каждой — вплоть до самой реки.
Мир непростой. Иногда до такой степени непростой, что сложно оставаться человечным. Бывают отвратительные дни. Иногда они тянутся несколько лет. Вы пытаетесь изменить ситуацию, но ничего не выходит. Вы теряете работу, деньги, друзей, веру и любовь. Вы смотрите на ужасные события в новостях. Вам страшно. Вы закрываетесь на все пуговицы. Иногда на всех нас опускается темнота. Вам нужен свет, но вы не можете найти его. Но что, если вы и есть — свет? Что, если вы можете стать источником света? Как водитель того самого автобуса, который не был известным человеком или духовным учителем. Он не хотел нести свое знание в народ. Обычный работник сферы услуг — один из самых незаметных людей. Но сила в обычном человеке огромная, и водитель сумел направить ее в помощь всем нам.
Когда мне плохо, я вспоминаю этого водителя и спрашиваю себя: что я могу сделать прямо сейчас, чтобы стать светом? Конечно, я не могу остановить глобальное потепление, прекратить войны, переделать людей. Но я могу повлиять на тех, кого встречаю, даже если мы официально не знакомы. Мое поведение имеет значение, потому что я живу не на необитаемом острове. Заразны печали и страхи, но также заразны терпение и щедрость. Каждый из нас имеет большую силу влияния, чем подозревает. Кем бы мы с вами ни были, как бы ни погрязли в ежедневных делах, я верю, что каждый из нас может осветить кусочек мира.
Более того, я думаю, что это единственный способ освещения мира: одна остановка за другой, вплоть до самой реки.
Лиз Гилберт

Доброго дня всем !


из интернета

Island Girl писал(а):

каждый из нас может осветить кусочек мира.

Просто так, для настроения.

Мальчик перепутал цифры и позвонил ей. Она ругалась с кассиршей в банке и рявкнула в трубку. Трубка молчала.
Она переспросила, кто ей звонит - номер был незнакомый. Тонкий голосочек попросил бабушку.
Она хотела опять рявкнуть, что никакой бабушки здесь нет и вообще – внимательно набирай цифирки, пацан!
Но голосок был таким трогательным, что она шикнула на себя и ответила, что это её телефон, она не бабушка, а очень даже тётенька.
И что мальчик просто ошибся номером. Но мальчик в трубку отчётливо произнёс её номер телефона.
Начали разбираться. Папа ему продиктовал. Это был новый бабушкин телефон. Старый у бабушки украли.
В магазине. Или не в магазине.
Ни бабушка, ни мальчик точно не знают где. Папа купил бабушке другой телефон, а номер продиктовал. Он правильно записал.
Или, может, засомневался вдруг ребёнок, тётенька и этот телефон у бабушки украла?
Она рассмеялась. Нет, ничего она не украла. Произошёл сбой, когда он записывал. Так бывает. Просто перепутались цифры.
Она уже вышла из банка, забыв о хамовитой кассирше. Думала, как позвонить бабушке? А папе можешь позвонить?
Мальчик мог позвонить папе, и звонил.
Но у папы был отключён телефон. Папа мог быть на совещании. Или у папы могла разрядиться батарея. Ну так позвони маме, ребёнок! Он не знает, как звонить маме. Мама уехала. Давно. Он её не помнит. Он ей никогда не звонил. Он всегда звонит папе и бабушке.
А что за срочность?
Может, подождёшь?
Он ждёт уже давно. У него уже даже кровь остановилась.
Но всё равно больно.
Кровь?! Какая кровь?! Разрезал руку?!
Она быстро завела свою машину, на ходу пытаясь выяснить, где живёт ребёнок. Он помнил номер дома и квартиру, а улицу не мог вспомнить. Что ты видишь в окно? А на каком троллейбусе тебя возят, малыш?
Папа возит на машине? А бабушка? Вспоминай номер маршрутки, пожалуйста!
Она поехала на конечную маршрутки, плелась следом и вдруг поняла, что мальчик живёт в соседнем с ней доме.
Взлетела на 7-й этаж. Ребёнок открыл дверь сразу.
Держал руку, замотанную большим полотенцем. Она присела на корточки, стала разматывать, охнула. Разрез через всю ручку от плеча и до локтя. Кровь свернулась, но полотенце алое. У мальчика дрожали губы и лицо было белым.
Она схватила его в охапку. Потом вытащила блокнот, оторвала лист и написала свой номер телефона и то, что мальчик в больнице, поранил руку.
Она повезла его в свою больницу. Подумала, что как хорошо, что она врач. А то бы сейчас металась и не знала, что делать, кому звонить.
Наложили швы. Всё сделали быстро и хорошо. Ребёнок уснул в палате, она держала руку на его лбу, потом стала гладить волосики, переживая незнакомые до сих пор эмоции.
Завибрировал телефон. Она остановила мужской рык и всё толково и быстро объяснила.
Папа мальчика через полчаса вошёл в палату, где спал ребёнок, а она продолжала гладить его белые кудри.
Говорить, в общем-то, было не о чём. Они и не говорили. Сидели молча. Она в несколько предложений ещё в телефонный разговор успела втиснуть всё, что происходило на протяжении последних двух часов. Повторять не имело смысла.
Потом ребёнок проснулся.
Увидел папу – и засветились глазки.
Ей улыбнулся сдержанно.
Она засобиралась уходить. Мальчик взял её за руку. Она села на краешек кровати. Осталась.
Было неудобно среди их словечек и шуток. Большой и маленький мужчина. Они говорили на непонятном ей языке. Слова складывались в предложения, но язык всё - равно был ей неведом.
Потом она отпустила своё напряжение.
Расслабила мышцы.
Откинулась на спинку кровати.
Поймала себя на мысли, что любуется ими. В их отношениях была гармония, присуща только любящим людям. Вне зависимости от возраста и степени родства.
Мальчика выписали на следующий день. Бабушка ночевала с ребёнком. Примчалась в больницу. Заплаканная, растерянная. Долго тискала ребёнка. Гладила по голове, просила прощения за то, что оставила одного. Мальчик зарывался в неё, обнимал обеими ручками. Даже как-то неловко было смотреть на это абсолютное счастье.
Мужчина позвонил.
Она ждала звонка.
И знала, что он позвонит.
Взрослые и вежливые люди всегда звонят.
Чтобы поблагодарить.
Или выразить сочувствие.
Или куда-то пригласить. Или просто поговорить.
Он поблагодарил. Они поговорили. Он никуда не пригласил.
Да и не должен был, конечно. Но она почему – то ждала. Даже придумала, как изобразит занятость. Она же врач, у неё больные, дом, дел невпроворот. Но она, конечно, найдёт немного времени, чтобы выпить кофе.
Вы любите кофе? Она любит очень! А какой сорт? А какая обжарка? А в турочке или из кофейного аппарата? А сыр к кофе любите? А с молоком или без? А сахар? Ей нравится пить кофе с тростниковым сахаром. И чтобы горчило только немного.
Блиц-опрос про кофе моментально пронесся в голове. После того, как она услышала гудки отбоя в трубке мобильного телефона.
Встряхнула головой.
В буквальном смысле прогоняя от себя все мысли о мужчине. Он ей понравился. Она даже все эти дни примеряла на себя их жизнь. Хотелось вписаться. Совпасть. Разговаривать на их птичьем языке. Печь блинчики. Кормить мальчика и его папу. Она бы смогла.
Жили рядом. Столкнулись, естественно. Он был не один. С красивой женщиной. Держал её за руку.
Смеялись и разговаривали. Конечно же, на своём птичьем языке. Конечно же, вокруг была атмосфера расплескавшегося счастья.
Она почти прошла мимо. Он скользнул взглядом.
Потом остановился. Потом позвал. Потом опять благодарил и знакомил с красивой женщиной.
Говорить было не о чём. Сколько можно об одном и том же?
Она улыбалась и кивала головой. На душе стало легко и определённо.
Только руки спрятала в карманы пальто, чтобы скрыть нервное дрожание.
В чужую жизнь нельзя вписаться, когда хочешь. В чужую жизнь вообще нельзя вписаться. Она об этом чуть было не забыла.
©Зоя Казанши

vltava писал(а):

Доброго дня всем !

Улыбнитесь!

В Национальной художественной галерее в Дублине
супружеская пара с совершенно смущенным видом смотрела на картину.
На картине были изображены трое совершенно голых чернокожих мужчин, сидящие на скамейке.
У двоих были черные члены, а у среднего розовый.
Куратор галереи понял, что им трудно интерпретировать картину и предложил свою личную оценку.
Он продолжал более получаса, объясняя, что это символизирует сексуальное ущемление чернокожих в преимущественно белом патриархальном обществе. Он также добавил, что...
«На самом деле, некоторые серьезные критики считают, что розовый пенис также отражает культурное и социологическое угнетение, испытываемое геями в современном обществе».
После ухода куратора к паре подошел какой-то ирландец и сказал:
- Хотите знать, о чем на самом деле картина?
- Вы считаете себя большим экспертом, чем
куратор галереи?
- Нет, я художник, написавший эту картину. На самом деле здесь вообще нет чернокожих. Это три ирландских шахтера.
Парень посередине в обеденный перерыв сбегал домой.

И еще раз улыбнитесь!!!

ПЛЯЖНЫЙ ПОЗОР

На Новый Год лучшая подружка подарила Мариночке неприличный купальник. Раньше Мариночка встречала такие только у падших женщин в социальных сетях. Встречала и возмущалась - как вообще можно надевать подобное! Да не просто надевать, а ещё и делать откровенные фотографии, и показывать миллионам незнакомых мужчин. Вот зачем мужчинам фотографии девушек в купальниках? Ясно зачем. Фу! Пошлость!
.
Мариночка примерила неприличный купальник и пересмотрела свои взгляды на пошлость. Сидел купальник не хуже, а местами даже лучше, чем на падших женщинах, что подтвердил и Мариночкин муж. Подтвердил и подарил ей романтическое путешествие к тёплому морю с двумя детьми.
.
Мариночка была на седьмом небе от счастья и пообещала подружке выложить в Инстаграм пляжное фото. Подружка сказала, что это будет бомба, и скинула статью «Как удачно получаться на фотографиях».
.
По прилету на море Мариночка тут же облачилась в купальник и побежала на балкон снимать селфи, а муж повёл детей в буфет. Мариночка сделала 500 неудачных селфи, выкатила на балкон зеркало и разбила его. «Просто спереди - не моя рабочая сторона, - подумала Мариночка, - моя рабочая сторона - сзади. А для хорошего снимка сзади нужен ещё кто-то!»
.
Не зря говорят, что разбивать зеркала опасно. Ночью у детей открылся понос. Не надо было их отпускать в буфет с мужем. На поносе Мариночка потеряла 4 дня.
.
Как только дети окрепли, Мариночка вышла на пляж в неприличном купальнике. За эти 4 дня она уже заработала прочную репутацию заботливой матери, бегая от шезлонгов к туалету то с одним, то с другим ребёнком. Её уже все узнавали, приносили с кухни вареный белый рис и везде пускали без очереди.
.
Уже само Мариночкино появление в неприличном купальнике вызвало на пляже недоумение, но когда муж начал снимать её на телефон, по шезлонгам прошёл гул, а арабские женщины в чёрных трико даже отвернулись. Но Мариночка держалась: она вставала в самые шикарные позы на фоне моря, бассейна, бара, она раздвигала ноги, трогала пайетки, громко смеялась, дышала, изнемогала от страсти, бежала замедленно по берегу, парила, - в общем, использовала всё секреты прочитанной статьи «как удачно получаться на фотографиях» и постоянно спрашивала мужа: « ну как?» Он говорил, что ничего не видно от солнца, но, однозначно, красиво.
.
Вечером в номере выяснилось, что муж не умеет фотографировать: Мариночка изнемогала от страсти на фоне брюхатых мужиков, во время бега и парения лицо было напряжено, а живот расслаблен, ноги на всех фото были коротенькими, а руки - толстыми. Но все это было бы исправимо, если бы муж не сгорел. Красный, как рак, он явно не был способен на второй день фотосессии. Вся надежда была на старшего десятилетнего сына.
.
Наступил последний день отдыха. Мариночка с утра сделала полный макияж и снова вышла на пляж в купальнике, но теперь ещё и в кружевной накидке, для маскировки рук, и в босоножках на шпильке, для удлинения ног. На шпильках по песку ходить было проблематично, но Мариночка решила идти до конца.
.
Со старшим всё повторилось: парение, изнеможение, замедление... Он зорко следил, чтобы брюхатые мужики не попадали в кадр. Мариночка не стала рисковать и сразу побежала в номер отсмотреть материал. С мужиками все было хорошо, их не было, все было плохо с лицом Мариночки. Лицо на всех фото было темным. Нужно было переснимать. Старшего от разочарования снова прихватило. Ещё один фотограф вышел из игры.
.
С пятилетним младшим договорились за мороженое. Для живости образа Мариночка заказала алкогольный коктейль и принялась расхаживать с бокалом по зоне джакузи на каблуках. Малыш жал на кнопку. Арабские женщины не выдержали и увели детей с бассейна. Это было к лучшему - чем меньше детей, тем чище фон. Мариночка превзошла себя: она напрягла живот и расслабила лицо одновременно. Фотографии обещали быть потрясающими. С нижней точки ноги Мариночки казались бесконечными, а попа упругой. Мариночка поднимала лицо, чтобы не было теней. Малыш жал на кнопку непристанно. В этот момент закатные лучи уронили свои золотистые блики в глаза Мариночки, Хельмут Ньютон нервно закурил в сторонке, малыш подскользнулся и уронил телефон в бассейн.
.
Муж сказал, что это к лучшему, что теперь можно расслабиться и спокойно поужинать, и пообещал подарить Мариночке самый новый и самый дорогой айфон.
.
А Мариночка подумала, что у неё потрясающий муж и потрясающие дети и нужно рожать ещё, потому что дети у неё получаются намного лучше, чем фотографии.
.
А лучшей подружке Мариночка подарила на 8 марта сковородку. Потому что дарёному коню в зубы не смотрят.
.
СолаМонова

Island Girl писал(а):

Не пойдет — отрезала она, — наша была сухопутная.

От смеха щёки разболелись.

Island Girl писал(а):

Мир непростой. Иногда до такой степени непростой, что сложно оставаться человечным. Бывают отвратительные дни. Иногда они тянутся несколько лет. Вы пытаетесь изменить ситуацию, но ничего не выходит. Вы теряете работу, деньги, друзей, веру и любовь. Вы смотрите на ужасные события в новостях. Вам страшно. Вы закрываетесь на все пуговицы. Иногда на всех нас опускается темнота. Вам нужен свет, но вы не можете найти его. Но что, если вы и есть — свет?

хорошо сказано!

Привет всем!
Теплый рассказ для утреннего чая

Между жизнями.
Николай Сергеевич открыл глаза. Его везла на каталке симпатичная медсестра, жующая жвачку. Она улыбнулась ему
- Привет.
- Здравствуйте, - ответил он, - я что, выздоровел?
- Неа.
- А почему тогда я так прекрасно себя чувствую?
- Потому что вы умерли.
Медсестра снова улыбнулась и надула жвачку. Жвачка лопнула. Николай Сергеевич улыбнулся в ответ.
- Шутите?
- Неа. Я везу вас в родильное отделение.
- Зачем?
- Сейчас там родится мальчик, в которого вы переселитесь. А пока вы вне тела.
Николай Сергеевич недоверчиво огляделся по сторонам. Вокруг не было ни стен, ни дверей. Вокруг вообще ничего не было! И он вдруг почувствовал, что то, что сказала медсестра - это чистейшая правда, а она сама - самое совершенное существо на свете!
- Сестра, вы наверное не поверите, но, кажется, я в вас влюблен.
- Я знаю, - она снова улыбнулась и выплюнула жвачку, - к сожалению, я тут не при чем. Вы бы в меня влюбились, даже если б я была крокодилом Геной. Вы все в меня втюхиваетесь только потому, что чувствуете вне тела поле абсолютной любви.
И она обиженно надула губы.
- Да, это невероятное ощущение. А при жизни, почему мы не чувствуем такую любовь при жизни?
- Потому что это и есть цель жизни - постепенно заработать это ощущение. Вам еще до этого жизни две-три пахать.
- А как это зарабатывать?
- Помогать всем эту любовь почувствовать.
- Слушайте, я итак всю жизнь всем помогал. Я главврач..
- Да знаю я, знаю. Но вы помогали выздороветь их телам, а не ощутить то счастье, которое вы чувствуете сейчас.
- Так что, по вашему, никого не надо лечить?
- Наоборот. Все болезни и возникают от того, что мы этому полю любви противоположны. А тот, кто начинает быть ему подобным, т. е. помогать и желать всем его ощутить, постепенно избавляется и от болезней и от других страданий. Ну ничего, вы всю жизнь всем помогали и поэтому уже к этому близки. Сейчас родитесь, подрастете и потихоньку, лет через 30-40 начнете это делать.
- Но я не хочу потихоньку. У меня в больнице сотни людей страдают. Сестра, я вас очень прошу. Отпустите меня обратно. Если это все так, меня многие послушают. Мы и корону эту наконец победим.
Медсестра остановилась.
- Так, Николай Сергеевич. Давайте без самодеятельности. Многие люди об этом уже слышали, но мало кто в это поверил. Через несколько минут ваша клиническая смерть плавно перейдет в новую жизнь и - вперед и с песней!
- Так я еще не совсем умер?
- Хорош, я сказала. Вы что, хотите, чтоб меня уволили?
- Нет, что вы.
Она помолчала немного.
- Вообще-то я и сама собиралась с этой работы уходить..
Николай Сергеевич с надеждой приподнялся на каталке.
- Вот видите. Пожалуйста, родная. Я хочу людям помогать, а не памперсы пачкать!
Она задумалась.
- Нет. Рано. Еще месяца два тут поработаю.
И снова продолжила везти каталку вперед.
Николай Сергеевич с досадой опустился обратно.
Вдруг медсестра снова остановилась.
- Так, все, не могу больше. Я сейчас, в туалет и обратно. Подождите тут пару минут.
И она внезапно исчезла.
У Николая Сергеевича учащенно забилось сердце. Он решил - это его шанс сбежать. Он сел и начал осторожно слазить с каталки, надеясь наступить на невидимый пол, на котором она стояла. Но, вдруг.. начал падать в пустое пространство возле каталки и еле успел зацепиться за ручку снизу. Так он и повис.
Вскоре подошла медсестра и с усмешкой сказала
- А знаете что у нас делают за попытку к бегству?
Николай Сергеевич испуганно посмотрел на нее.
- Ничего!
И она смеясь, одной рукой подняла его и уложила на каталку. Они поехали дальше.
Через некоторое время начали раздаваться стоны какой-то женщины.
- Это ваша следующая мама. Приехали. Поздравляю.
И они заехали прямо в родильную комнату.
- Не волнуйтесь. Они нас не видят. Все, что вам надо сделать - это вложить свою руку в руку вашей мамочки и.. вы родитесь.
Медсестра взяла руку матери и поднесла к руке Николая Сергеевича. Но вдруг он схватил руку медсестры, вложил в руку роженицы и сжал их руки своими.
Медсестра выпучила глаза
- Ты что творишь, Сергеич? Ах ты..
И она растворилась в воздухе. В ту же секунду женщина родила и вдруг закричала
- Дочка! Это дочка! А вы говорили - мальчик. Ура! Я так хотела девочку!
Родившаяся девочка начала тоже громко кричать, злобно смотря прямо на Николая Сергеевича. Он виновато улыбнулся и.. начал падать куда-то вниз.
- Николай Сергеевич, это невероятно. Вы живы.
Николай Сергеевич открыл глаза. Перед ним стоял один из врачей его больницы, Анатолий Петрович.
- Мы уже думали, что вы.. Какая радость! Как вы себя чу..
- Я в порядке. Что в больнице?
- С короной все плохо. Мы по прежнему бессильны перед ней. Столько умерших. Не знаем прям что и делать.
Николай Сергеевич сел на кровати и улыбнулся.
- Зато я знаю. Созывай консилиум врачей.
Уютная вселенная

Самое высокое счастье это понимать что ты счастливая именно здесь и именно сейчас. Вы согласны?


«Счастливая, - думала владелица сети модных кофеен, рассматривая присевшую за столик известную актрису. - Красавица, выглядит на миллион. Только и забот – что угнаться за новой коллекцией украшений, выбрать – на каком курорте отдыхать, отбиться от толпы богатых поклонников, да успеть спрятаться от папарацци за высоким забором шикарного особняка. А тут… голова кругом идет от этих поставок, налогов, конкурентов, кредитов за квартиру и новую машину. Ребенок с няней растет, у мужа своя жизнь. И на Мальдивах начинается высокий сезон»…
«Счастливая, - думала ее соседка по дому, направляясь в парикмахерскую, и случайно встретив «кофейную бизнес-леди». – Живет этажом выше в огромной квартире, машины меняет, как перчатки. А тут… пишешь эти программы, как проклятая, пишешь. Едва-едва удалось накопить на однушку. Работаешь с утра до ночи, сидишь одна дома, как затворница. Ни семьи, ни друга. Ни развлечений, ни отпуска. Только и читаешь в соцсетях: что лучше – Ибица или Тенерифе. А жизнь мимо проходит»…
«Счастливая, - думала о ней парикмахерша, ловко подстригающая влажные пряди. – Сама себе госпожа. Работает прямо в собственном доме, попивая кофеек. Потыкала в кнопки на ноуте – дзынь – деньга на карту капнула, причем, приличная. Хочешь в Египет, хочешь в Турцию. А тут… сколько голов нужно перестричь, тонну волос с пола вымести, чтоб хоть какую-то копейку заработать. И каждой еще угоди, каждая норовит нервы помотать. К вечеру ноги не держат, а дома свекровь зубы точит, чтоб с порога впиться в самую душу»…
«Счастливая», - думала о парикмахерше продавщица, продающая рыбу на уличном лотке, пританцовывая от ноябрьского холода и дуя на распухшие от мерзлой воды руки. - Стоит себе в тепле, в шлепанцах и халатике, красоту девчонкам наводит, «чаевые» в карманчик собирает. А тут… ежедневное море в тазу… И в дождь, и в снег, и в мороз… Ноги закоченели, пальцы на руках не гнутся. Единственный заработок, если какая-нибудь «барыня» не захочет в чешуе ручки белы марать, и скажет рыбку ей почистить. К вечеру доплетешься до съемной квартиры, хлопнешь водки с сожителем, только тогда и согреешься»…
«Счастливая», - думала о ней тоненькая худенькая натурщица, завороженно следя, как продавщица с аппетитом уплетает корзинку с белковым кремом, которую ей принес в блистере грузчик с рынка. - Всегда сытая, лопает сладости в удовольствие, каждый норовит ее любя ущипнуть. А тут… Вечно голодная для стройности, перебиваешься случайными заработками, никогда не знаешь – когда следующий раз поешь, где и с кем переночуешь. Раздеваешься перед тем, кто заплатит, и привыкаешь быть неодушевленной вещью»…
«Счастливая», - думала о натурщице, позирующей с букетом листьев молодому фотографу, элегантно одетая дама бальзаковского возраста. - Молоденькая, с точеной фигуркой, с загадочным взглядом. Вся жизнь у нее впереди. И не знает она, как это – когда увядает красота. Как это – когда умирают родные. Как это – когда с мужем не сложилось, а у взрослых детей своя жизнь. Не знает горьковатый вкус вечеров в обнимку с одиночеством»…
«Счастливая», - думала об элегантной женщине, листающей на лавочке рекламный буклет, старушка, катящая по дорожке сквера инвалидную коляску, в которой полудремал старичок. – Еще такая молодая и красивая. Еще здоровая и полная сил. Еще может себе позволить тратить деньги на красивую одежду, вкусную еду и приятные вещи. Еще не знает, как это – когда все жалкие крохи пенсии подчистую уходят на лекарства. Еще не знает, как это – прислушиваться по ночам к затихающему дыханию, и чувствовать, что конец близок»…
«Счастливая, - думала о семенящей за коляской бабулькой одинокая старушка, перекладывающая из кастрюльки с отбитой эмалью кашу в несколько кошачьих мисок под кустом. – Сколько их вижу – всегда вдвоем. Она ему одеяло на ногах поправляет, он для нее норовит отломить веточку рябины. Есть, о ком заботиться, есть, кто пожалеет. А тут… помрешь, и не хватится никто. И не знает она, как это – варить себе кашу на воде, вместо молока, чтобы покормить их – бездомных и голодных. Лишь бы хоть кому-то быть нужной»…
«Счастливая, - думала о старушке, к которой со всех ног неслись с десяток котов, молодая бродяжка, пытающаяся успокоить раскричавшуюся двухлетнюю дочку. – Может ради развлечения котов кормить, а мне ребенка не всегда есть чем накормить. Где-то живет она, где-то ночует, кашу вон варит. И не знает, как это – не иметь ничего своего, просить милостыню, убегать от полицейских или спущенных собак. Может, давно бы уже с моста вниз головой, да только детем по рукам и ногам связана»…
Она развернула помятый пакет, отломила кусок булки, которую сегодня ей протянула сердобольная тетенька, когда они просили подаяние на ступеньках перехода, и сунула в руки голодной девочке. Она не видела, что за ними наблюдает актриса, допившая свой кофе и севшая за руль шикарного авто. Сидит молча, не поворачивая ключ зажигания, и, не мигая, смотрит на девчушку, усердно жующую сладкий хлеб. И у нее перед глазами за миг - вся ее жизнь: красивая сказка, вперемешку с цинизмом, предательством, пустыми обещаниями и ранним абортом. Фальшивые роли, дорогие подарки, от которых на сердце лед, прекрасный дом… пустой и тихий по ночам. Она встретилась с малышкой глазами, и от распахнутого детского взгляда перехватило дух. Следя, как девочка обвивает ручками материну шею, она невольно дотронулась до своей, представляя желанное детское тепло и безусловную любовь, которую юная мама, казалось, совсем не замечает. А в голове вертелась только одна мысль: «Счастливая… Господи, какая же счастливая»…

© Татьяна Лонская

Island Girl писал(а):

«Счастливая… Господи, какая же счастливая»…

Каждый из нас счастлив по своему....и критерии счастья у каждого свои...главное ощущать , что оно у тебя есть...